Так что в сентябре, когда ребята из ремонтной бригады отзвонили и сказали, что ожидается не один, не два, а восемь заказов, хорошо оплачиваемые, поскольку «хаты» больно заковыристые, да и клиенты привередливые, а потому понадобятся все Костины знания и умения, – он решил поговорить с Ольгой серьезно.
К тому времени, как он считал, между ними наступило полное и окончательное родство душ, а будущая теща наблюдалась такая, которых, пожалуй, и не бывает вовсе. Однажды за рюмкой домашней наливочки разомлев и прослезившись, Галина Романовна проговорилась: «Ну хитер! Это ведь ты то стихотворение в прозе про часы сочинил! И поскромничал! Пиши, Костенька! Только не бросай! Мы в тебя верим...» После Померанцева и Таратуты она была третьим человеком, который это произнес. Егоров и не подумал сердиться на то, что Ольга дала матери читать часть романа, хотя он просил этого не делать: опасался, что человек в возрасте не поймет и не оценит его эксперимент. И это замечательное «мы» давало надежду, от которой таяло его сердце...
Костя был убежден, что через два своих брака шел именно к Ольге. Он видел в ней искренность и сердечность, которых прежде не встречал и, если откровенно, не очень верил в существование этих качеств в современных молодых женщинах. Он видел в ней взвешенную, спокойную, неистеричную хозяйственность, отсутствующую у Маши и малой толикой наблюдавшуюся некогда в Оксане. Временами они с Олей думали настолько одинаково о каких-то вещах, что понимали друг друга не с полуслова даже – с полумысли; но через минуту их бросало друг от друга в стороны, и каждый не мог понять, о чем говорит другой: ни с чем не сравнимое возбуждающее ощущение, незнакомое ему прежде...
Она снова и снова просила его читать те отрывки из пишущегося романа, которые нравились ей более всего: о детстве героини-тезки, об их любви с Павлом... и по десять раз плакала на одних и тех же местах... Все-таки то было нереальное, фантастическое родство душ.
Кое-что, правда, его смущало... Не беспокоило, конечно, но заставляло время от времени возвращаться мыслями. Во-первых, ее нежелание переехать – даже без вещей и на время. На дачу ему тоже не удалось ее вытащить больше ни разу. Во-вторых, ему не понравились две ее немотивированные стремительные отлучки – одна на неделю, другая на пять дней. История о командировках выглядела неубедительно: какие могут быть командировки у бухгалтера преуспевающей, но небольшой фирмы, не имеющей филиалов? Впрочем, долго сердиться на это обстоятельство Костя все равно не смог!
И наконец... Вадим – проницательная гадина, змей, всегда загадочно и нехорошо улыбался, если Костя заводил речь об Ольге, но сам с того памятного первого раза больше никогда не говорил о своем к ней отношении... будто выжидал... будто известно ему было нечто, о чем не ведал его создатель. Он не менял тему, терпеливо дожидаясь, пока босс отговорится и сам (обязательно сам!) переключится на другое.
Егоров чувствовал, что последнее обстоятельство не дает ему покоя, пожалуй, больше, чем первые два: чутью человека, которого он создал силой души и фантазии, Костя доверял... пожалуй, как мало кому.
Что касается мамы и Померанцева, их прогнозы были самыми радужными. Лекс заявил: «Верь мне, Геныч. Это твоя женщина». В маминых словах была всегдашняя Елена Петровна: «Мне спокойно на душе, когда я знаю, что вы вместе... Может быть, хотя бы эта чу́дная девушка наставит тебя на путь истинный? Почему-то я думаю, что она сумеет».
* * *
...Лучше бы он этого не делал.
Ничего плохого, поживи Костя еще пару месяцев в неведении.
Доброта и свет ее глаз околдовывали его, он то и дело сбивался, путался. Простая короткая речь в итоге превратилась в бесконечную мучительную дорогу в колдобинах. Во время коротких пауз он мельком недоумевал, как человек, сочинивший
почти сочинивший
длинную и сложную книгу, не способен выразить на словах любимой женщине такие простые вещи... Все дело в ее глазах... Конечно.
Она положила ладонь на его руку, и Костя умолк.
– Спасибо, милый. Я бы с радостью согласилась, если бы не одно обстоятельство, о котором я тебе не рассказывала...
Костя замер, боясь пропустить хоть слово.
– Два года назад, летом, мы с подругой отдыхали в Геленджике (замечательно! – механически отметил про себя Костя). Там я познакомилась с парнем... Он инженер, живет и работает в Тамбове. Знаешь, такой... Вы с ним похожи. Он очень хороший человек, специалист в своем деле, по каким-то там системам... Бывший спортсмен, боксер со множеством побед... Ушел из большого спорта, окончил институт...
Странно, подумал Костя.
Странно она сейчас выглядит. Я никогда ее такой не видел. Со мной она земная, а тут рассказывает про какого-то боксера из Тамбова – и вся светится...
– То, что между нами случилось, нельзя назвать любовью... Это вообще нельзя назвать словами – слишком эфемерно, воздушно, прекрасно... Встречаясь, мы не могли говорить, только смотрели друг на друга... Как ты в первые дни нашего знакомства – помнишь? Я же говорю: вы похожи...
– Я и твой тамбовский инженер, бывший боксер? – уточнил Костя.
Она кивнула и продолжала:
– Он женат. У него дети, двойняшки: мальчик и девочка. Мама-инвалид, которая живет с ними. Он помогает сестре-студентке. Он не может бросить их всех и быть со мной. Но и вовсе не быть со мной он не может.
Косте показалось, что бывший боксер со множеством побед, ныне инженер, профессионально ударил его под дых; он перестал дышать, и в глазах потемнело.
Ольга видела, что происходит, понимала, что делает ему больно, но понимала она и другое: начав рассказывать, она должна закончить. Она слишком уважала Костю, чтобы обманывать и дальше.
– Мы встречались и встречаемся до сих пор, – безжалостно сказала она. – Редко. Дважды я ездила к нему на несколько дней. Иногда он выбивает командировки в Москву, и мы видимся... О тебе он не знает. Я его люблю, Костя. Так, как только женщина может любить мужчину – единственного в своей жизни. Как в фильмах Года́ра и Антониони.
– А я? – спросил Костя.
– Ты мой свет в окошке, мой самый великолепный, яркий секрет... Мой талант, моя душа...
– Так не бывает, – сказал Костя и не узнал своего голоса. Он все никак не мог прийти в себя от сокрушительного удара неведомого тамбовского боксера. – Не может быть. Не может...
Она подалась вперед и взяла его лицо в свои ладони, а у него не хватило сил высвободиться.
– Все хорошо, милый... Я тут, с тобой... Не надо огорчаться... Владик и ты – разное, совсем разное... Он – любовь всей жизни, а ты – то, что рядом... Ведь я нужна тебе? Так вот она я. Но и ты нужен мне не меньше. Что с того, что мы не будем вместе всегда? Ведь это не главное, Костик, милый...
«Не понимаю», – недоуменно, почти сумасшедше подумал он. И тут боксер нанес новый удар, страшнее первого.