Пленить сердце горца | Страница: 81

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

- Нет, говорил. В ту ночь во время битвы ты мне сказал, что я такой же, как и ты, - с горечью напомнил он.

- Ты и есть такой же.

- Нет!

- Да, ты...

- Ты убил мою мать! - заревел Гримм, вложив в этот крик всю ту боль, что скопилась в нем за пятнадцать лет ожидания.

Бальдур моментально выдвинулся вперед, и Гримм под прицелом двух пар проницательных голубых глаз почувствовал себя неуютно.

Ронин и Бальдур удивленно переглянулись.

- Так поэтому ты не возвращался домой? - осторожно спросил Ронин.

Гримм сделал глубокий вдох, и из него посыпались вопросы. И теперь, когда он начал их задавать, ему показалось, что им никогда не будет конца.

- Откуда у меня появились карие глаза? Как получилось, что вы оба берсерки?

- О, да ты действительно туп, да? - фыркнул Бальдур. - Ну неужели ты не можешь сложить два и два, парень?

На теле Гримма задергался каждый мускул. Тысячи вопросов сталкивались с сотнями подозрений и десятками подавленных воспоминаний, и все это сливалось в нечто немыслимое.

- Мой отец кто-то другой? - спросил он.

Ронин и Бальдур посмотрели на него и покачали головами.

- Тогда почему ты убил мою мать? - взревел он. - И не говори мне, что мы рождаемся такими. Может, ты и родился настолько сумасшедшим, чтобы убить свою жену, но я нет.

Лицо Ронина окаменело от ярости.

- Я не могу поверить, что ты думаешь, будто я убил Джолин.

- Я застал тебя над ее телом, - настаивал Гримм. - И у тебя был в руке нож.

- Я вынул его из ее сердца, - заскрипел зубами Ронин. - Зачем мне убивать единственную женщину, которую я когда-либо любил? Пусть бы так думал кто-то другой, но ты, как мог ты подумать, что я мог убить свою настоящую любовь? Мог бы ты убить Джиллиан? Даже в момент превращения в берсерка - мог бы ты убить ее?

- Никогда! - прогремел Гримм.

- Тогда ты должен понимать, что ошибся.

- Ты бросился на меня. Я был бы следующим.

- Ты мой сын, - прошептал Ронин. - Я нуждался в тебе. Мне нужно было прикоснуться к тебе, знать, что ты жив, убедиться в том, что Маккейны не добрались и до тебя.

Гримм тупо уставился на него.

- Маккейны? Ты хочешь сказать, что маму убили Маккейны? Но Маккейны напали лишь после захода солнца, а мама умерла утром.

Ронин смотрел на него в изумлении, смешанном с гневом.

- Маккейны выжидали в горах весь день. Они заслали к нам шпиона и узнали, что Джолин снова беременна.

Тень ужаса скользнула по лицу Гримма.

- Мама была беременна?

Ронин потер глаза.

- Да. Мы думали, у нее больше не будет детей - это была такая неожиданность. Она не беременела с твоего рождения, а ведь прошло почти пятнадцать лет. Это был бы поздний ребенок, но мы так его ждали...

Ронин запнулся и несколько раз тяжело вздохнул.

- Я потерял все за один день, - промолвил он, и глаза его ярко заблестели. - И все эти годы думал, что ты не возвращаешься домой потому, что не понимаешь, кто ты есть. Я презирал себя за то, что не смог объяснить тебе этого. Думал, что ты ненавидишь меня за то, что это я сделал тебя таким, и за то, что не научил тебя, как с этим обращаться. Многие годы я боролся с желанием поехать за тобой и заявить свои родительские права, помешать Маккейнам выследить тебя. Но тебе удалось очень умело исчезнуть. И теперь... теперь я вижу, что все эти годы, которые я наблюдал за тобой, ожидая твоего возвращения, ты меня ненавидел. И ты все это время думал, что я убил Джолин!

Ронин с горечью отвернулся.

- Мою маму убили Маккейны? - тихо прошептал Гримм. - Зачем им это надо было, если она была беременна?

Ронин покачал головой и посмотрел на Бальдура.

- Как я вырастил такого тупоголового сына?

Бальдур пожал плечами и закатил глаза.

- Ты все еще не понял, да, Гаврэл? Ты не понял того, что я пытался сказать тебе столько лет назад: мы - мужчины рода Макиллих - рождаемся берсерками. Каждый сын, рожденный по прямой линии от лэрда, - берсерк. Маккейны охотятся за нами тысячу лет. Они знают наши легенды почти так же хорошо, как и мы сами. Согласно пророчеству, нас почти уничтожат, сократив наш род до трех мужчин.

И он взмахнул рукой жестом, объединяющим их троих.

- Но один юноша вернется домой, влекомый своей настоящей любовью, и уничтожит Маккейнов. И Макиллихи станут могущественнее прежнего. И этот юноша - ты.

- Р-р-рожденный берсерком? - запинаясь, произнес Гримм.

- Да, - ответили мужчины в один голос.

- Но я в него превратился, - запутался Гримм. - На утесе Вотанова провала. Я воззвал к Одину.

Ронин покачал головой.

- Тебе так просто показалось. Первая кровь в битве родила берсерка. Обычно наши сыновья не превращаются в берсерков до шестнадцати лет, но твое превращение ускорила первая битва.

Гримм сел и закрыл лицо руками.

- Почему ты никогда не говорил мне о том, кто я такой, до моего превращения?

- Сын, мы и не думали ничего скрывать от тебя. Мы начали рассказывать тебе легенды еще с раннего детства. Они тебя завораживали, помнишь?

Ронин замолчал и рассмеялся.

- Припоминаю, как ты многие годы бегал по окрестностям замка, пытаясь «стать берсерком». Мы были рады, что ты встречал свое наследие с открытым забралом. Пойди в Зал Предков, Гаврэл...

- Гримм, - упрямо поправил он, боясь потерять последние кусочки своего собственного мира.

Ронин продолжил, словно его и не прерывали:

- Есть определенные ритуалы, которых мы придерживаемся, когда передаем секреты и обучаем своих сыновей, как управлять неистовством берсерка. Близилось и твое время, но внезапно напали Маккейны. Я потерял Джолин, а ты ушел и никогда больше не обращал свой взор на запад - к Мальдебанну, ко мне. А теперь я знаю, что ты меня ненавидел, обвинял в самом отвратительном злодеянии, на какое, только способен человек.

- Мы обучаем наших сыновей, Гаврэл, - добавил Бальдур. - Обучаем их строгой дисциплине: они проходят духовное, эмоциональное и физическое воспитание. Мы учим их, как управлять берсерком, а не быть управляемым им. Ты пропустил это обучение, и все же, должен сказать, ты и самостоятельно неплохо справился. Без какой-либо тренировки, без понимания своей природы ты остался благородным и вырос в хорошего берсерка. Не казни себя за то, что в четырнадцать видел все это полуоткрытыми глазами подростка.