– Ну, говори.
– Сначала ты поговори. Хочу знать твои жизненные планы.
Вовка фыркнул.
– Ну, как… – поведал он потом. Сразу, видимо, понял, что отцу такого ответа маловато, и в качестве жеста доброй воли решил конкретизировать: – Вот еще повкушаю радостей дембеля… Знаешь, па, я вообще-то законтрактоваться хочу.
– Опаньки! А мама знает?
– Нет, конечно. Что я – псих? Сначала сделай – потом скажи женщине.
– Интересная мысль. А вот объясни мне… Ты чего к службе-то так прикипел?
– Да не то что прикипел. Не, па, я не фанат милитаризма. Если ты об этом. Я ж не шагистикой беспонтовой занимаюсь. Я оператор высокотехнологичных систем связи… Математика твоя очень пригождается, кстати, большое тебе сыновнее спасибо.
– Большое отцовское пожалста.
– Слыхал, какое внимание сейчас техническому уровню управления?
Журанков усмехнулся.
– Не слыхал, но догадываюсь.
– Ну, вот. А потом, знаешь…
Вовка умолк и принялся, глядя только на кончик ножа, сосредоточенно намазывать на бутерброд масло.
Здесь, в глубине страны, даже самый худший враг – это всего-то должностная мразь, обезумевшая от потуг стать миллионером уже к концу недели. Или разожравшийся и обнаглевший до полного садизма ментяра…
А есть настоящие враги.
Им надо просто противостоять. От них надо просто защищаться.
И все время быть наготове, что тебя или взорвут, или пристрелят. И иметь железные нервы. Это адская работа. Работа не для всех. Кто-то должен ее делать.
Но скажи такое вслух – получится только треск высокопарный. Лучше даже не заводиться.
Тем более есть и другая причина.
Вот об этом можно. Это и правда надо как-то разрулить.
Продолжая глядеть на нож, Вовка сказал:
– Мне иногда кажется, что я вам с тетей Наташей мешаю.
Журанков ошалело вытаращился, всем телом откинувшись на спинку стула так, будто у него перед лицом махнули горящей головней.
– Ты что, с ума спятил, ребенок?
– Только не кипятись, батька, я серьезно. По-мужски. Я даже не знаю, как ее называть теперь. Когда она начала тут жить, вроде привык говорить тетя Наташа, и ничего. А сейчас… Старше стал, что ли… Или не знаю. Не поворачивается язык. Какая она мне тетя? А называть ее Наталья Арсеньевна – тоже как-то глупо. В одном доме живем, под одной крышей… Она близкий человек. Она тебе… это…
Вовка покраснел и не договорил.
– Да-а, – потрясенно протянул Журанков. – Какие у тебя духовные метания, оказывается, происходят. А я и не знаю. Недоглядел…
– Ну, я старался не засветиться. Но честно тебе говорю: я ее стесняюсь.
– Понимаю. Но тогда уж будь честен до конца, сынище, – это не ты нам мешаешь, а она тебе. Так?
Вовка резко распрямился и глянул Журанкову в глаза.
– Нет, па, – твердо сказал он. – Я сказал именно то, что сказал. То, что есть.
– Ну, тогда можешь быть спокоен. Я тебе рад, и Наташа относится к тебе с уважением и симпатией. А что в один нужник ходим – да, так жизнь устроена. Но вот насчет как вас теперь называть… Получается, это проблема? Не знаю, что посоветовать. Но вообще говоря, сын, она по возрасту к тебе ближе, чем ко мне. Может, ты ее просто Наташей будешь звать?
– Ну, нет, – ответил Вовка и принялся наконец за еду. Сказал с набитым ртом: – Прости, па, это дурацкая идея.
– Может быть, может быть… Тогда остается только гражданка Постригань.
– Смешно, – согласился Вовка, сглотнув и вежливо улыбнувшись. – Еще можно как в старом кино: товарищ Наташа. Хочешь?
– Могучая идея, – согласился Журанков. – Но почему-то она меня не греет. Ох, черт, времени-то уже сколько… Все утро выправляем имена!
– Беги, ладно. Я посуду помою.
– Да не в том дело… Я к своему-то разговору еще и не приступил.
– Так приступай…
Журанков помолчал. Вовка, выжидательно глядя, жевал и прихлебывал.
– Но это тоже важная тема, – проговорил Журанков. – Важней всего погода в доме… Скажи честно, сын: тебе-то Наташа не в тягость?
Некоторое время Вовка продолжал жевать и прихлебывать, будто не слышал вопроса. Потом вдумчиво проглотил и сказал:
– Ну что ты хочешь от меня, па? Она хорошая. Это раз. Я правда так считаю, не подлаживаюсь. Второе: мне действительно нравится, как она на тебя смотрит. Я бы хотел, чтобы на меня девушка так смотрела. Третье: мама мне все равно ближе и всегда будет ближе.
– Ну, это вообще не обсуждается! – почти вспылил Журанков. – Это и ежику понятно!
– Если бы ты с тетей Наташей встречался где-нибудь типа в охотничьем домике, а здесь мы жили втроем с мамой – конечно, мне было бы нормальней. Но я же знаю, что это невозможно. А вздыхать о невозможном – знаешь, я уже вырос.
Тем более, подумал Вовка, что у мамы все равно тоже этот новый. Вроде неплохой, кажется, но он-то мне совсем параллельно. Вовка иногда невольно задумывался о родаках и только руками мысленно разводил: ну и накуролесили. А еще взрослые называются. Всех бы выпорол. Но нельзя, и потому лучше всего – опять от них в казарму. Пусть уж радуются второй молодости.
Хотя после вчерашней встречи…
Нет уж. После вчерашней встречи – тем более подальше отсюда. Язычок там острый, а интеллект, похоже, такой, что хлебом не корми – одними приколами сыты будем. Перед такой позориться – это уже вообще.
– Отец у тебя, наверное, так и не вырос, – грустно сказал Журанков. – Я где-то по полдня о невозможном вздыхаю…
– Шутить изволите, ваше превосходительство. Ну, в общем, все. Говори, чего хотел. А то опоздаешь к своему чуду техники.
– Не опоздаю, – задумчиво сказал Журанков. – Без меня не начнут, без меня – просто некому. Но поговорить я с тобой хотел как раз о нем. О чуде…
Вовка перестал жевать. Потом проглотил, что было во рту. И после отчетливой заминки отложил недоеденный бутерброд.
– Знаешь, па… – тихо сказал он. – Ты мне тогда про свой ракетоносец так задвинул… Я его потом сто раз во сне видел. Я никогда ни одну игрушку в детстве для себя так не хотел, как твой орбитальный самолет для страны. Сколько с тех пор прошло? Я теперь к глюкам хуже стал относиться. Слишком много реальных бед, чтобы еще и за фантазии переживать. Двигаешь свою науку – ну и двигай, если нравится. Но мне не впаривай.
– Слова не мальчика, но мужа, – немного помолчав, ответил Журанков. – А как ты думаешь, сын, твоя эта… как ты выразился… высокотехнологичная система связи – она сразу, как железный гриб, под деревом выросла, а твой полковник ее нашел и в лукошко положил? Или все-таки сначала она появилась у какого-то суслика в башке в качестве фантазии?