Хорошо бы. Хорошо бы, чтоб и название это забылось навсегда, выветрилось, как вонь из нужника… Да. нужник все равно останется нужником – но хоть вонять перестанет.
У охранника на входе просто челюсть вывалилась, когда к турникету подвалила небольшая, но характерно оживленная толпа. Журанков, наклонившись к окошечку прозрачной кабины, что-то вполголоса поведал охраннику, тот замотал головой. Журанков повысил голос:
– Под мою ответственность, Пал Никодимыч!
Гусарит, подумал Бабцев. Как гусарит… Не от хорошей жизни такое. Ну, ладно… Пропустили. Да, уровень охраны аховый. Правда, заставили всех написать свои фамилии в каком-то журнале. Наверное, туда заносят всех подопытных, иронично подумал Бабцев. Впрочем, оценив, как уже за постом охраны Журанков ведет их по коридору сквозь одну систему, потом сквозь другую, то ладонью заставляя срабатывать электронные замки, то, похоже, сканированием сетчатки, Бабцев несколько изменил первоначальное мнение. Плечистый вахтер в камуфляже, сидевший при входе, был, надо полагать, таким же рудиментом Совдепа, как «Москвич» на стоянке. Ностальжи…
– Только не спрашивайте меня, как это работает, – сказал Журанков, открывая перед гостями последнюю дверь. – Какое-то лазерное возбуждение нервных окончаний, что ли… Я тут, честно сказать, просто кнопки нажимаю и рапортую о результатах.
Прекрасный финал карьеры, едва сдерживая улыбку, подумал Бабцев. Ему хотелось расцеловать Журанкова.
Просторный зал. Ну, понятное дело, пульты всякие. Какая-то здоровенная решетчатая дуля висит, типа скелет богатырского шелома, занимая все пространство от высоченного потолка и ниже, почти касаясь голов. Вдоль стен, на высоте метров шести – опоясывающая весь зал галерея, наверное, для облегчения доступа к верхним сегментам этой дули. Шут его знает, что тут делалось раньше, могли ли здесь испытывать нечто серьезное или сюда, например, просто свезли все ненужное. Бабцев был в этих железных делах плохим специалистом; странно нерешительный Фомичев («А не Катерина ли его уже успела затрахать? Очень возможно! На себя не похож!») и подозрительно розовощекий и громовый Корховой, в силу своей научно-популярной ориентированности, вероятно, видели тут и соображали об увиденном больше. Впрочем, украдкой покосившись на лица, с позволения сказать, коллег, Бабцев с удовлетворением увидел на них полную тупизну. Ну, значит, мы в одной лодке, подумал он. И слава богу.
Журанков усмехнулся, немного нервно облизнул губы, даже потер ладони по-лекторски и сказал громко:
– По-моему, мы, постоянно живя в наших северных широтах, испытываем особое тяготение и особую слабость к южным морям. Нет, мне кажется, ни одного русского, который не мечтал бы побывать на Таити. Хоть одним глазком глянуть. Конечно, мы, поразмыслив, раньше или позже вспомним, что там, наверное, до сих проказа и нищета, стоит только покинуть зону курортов, но скажи слово «Таити» – и первое, что мерещится, это такая лучезарность, лазурь и нега, каких, может, на самом деле и в природе-то нигде не бывает. Вы согласны?
Все неуверенно молчали, поглядывая друг на друга, и не знали, как реагировать. Бабцев почувствовал, что Журанков опять нуждается в его поддержке, и заявил:
– В общем-то, да. – И не удержался. – Конечно, Карибское море – тоже ничего себе. Я помню, когда нас привезли на…
– Согласен, Валя, согласен, – торопливо прервал его Журанков, и только тут Бабцев спохватился, что его воспоминания были бы сейчас не просто неуместны – они ему самому могли помешать выяснить, чего Журанков добивается. – Но тем не менее у Таити есть особая магия. Все мы читали «Луну и грош», все мы видели картины Гогена, все помним историю «Баунти» и капитана Блая…
– Даже я, – неожиданно подал голос Вовка и улыбнулся: мол, наше поколение, конечно, не столь блещет эрудицией, но такие элементарные вещи все ж таки успели уразуметь. – Во всяком случае, при слове «Баунти» первым делом я вспоминаю отнюдь не шоколадку.
Вы смотрите-ка, подумал Бабцев почти ревниво, как ребенок подыгрывает отцу… Игра в четыре руки.
– Поэтому у нас у всех мысленный образ Таити примерно одинаков, – закончил Журанков. – Вот почему именно сей райский остров фигурирует в тесте, Валя.
– Понял, понял, – добродушно поднял руки Бабцев. – Прошу пардону. Влез некстати и уже это осознал.
– Вот некоторым из вас сейчас и приведется увидеть Таити как бы воочию, – закончил Журанков. – Если не доведется – что ж… Это ни в коем случае не умаляет иных ваших достоинств. Прошу всех, согласившихся рискнуть ради науки и познания себя, встать вот сюда. Поплотнее друг к другу можно… Сейчас мигнет слабенькая такая розовая вспышка…
– Больно не будет, – добавил Вовка и опять улыбнулся. Оглянулся на Катерину. – Мам, а может…
– Нет, – сказала та.
– Жаль, – сказал Вовка.
– А ты? – пытливо спросила мать. Вовка посерьезнел.
– Да я уж давно все измерил, – ответил он.
С растерянными, немного принужденными улыбками глядя друг на друга, Бабцев, Фомичев и Корховой встали под решетчатым шеломом и почти соприкоснулись плечами. Бабцев всей кожей чувствовал неестественность, вопиющую фальшь происходящего; это был фарс. Вопрос, что этот фарс значил… Журанков сделал два шага к одному из пультов и небрежно тронул одну из кнопок. Откуда-то из нависающей над головами шлемообразной решетчатой рамы столь мимолетно, что глаз почти отказывался его воспринять, мигнул бледный розовый свет. И больше ничего не произошло. И тогда уже в голос ахнул Фомичев. От неожиданного звука Бабцев вздрогнул.
– Ексель-моксель, – очумело озираясь, сказал Фомичев потом. – А ведь правда!
– Вы что-то видели? – резко повернулся к нему Журанков.
– Ну да! Только очень коротко… проблеском. Ночной океан, вроде светать начинает… Лунища. И гористый темный контур вдали на воде. Чертовщина какая-то!
– Тест завершен, – сказал Журанков. – Мы снова свободны. Спасибо.
– На острове Таити жил негр Тити-Мити, – с враждебной веселостью сказал Корховой. Наташа подошла к нему ближе.
– А ты что? – спросила она его вполголоса. – Неужели не мелькнуло?
– Еще как мелькнуло, – ответил Корховой, скалясь. – Мелькнуло, что ты, мать, сильно располнела за это время.
Наташа покраснела.
– И все? – разочарованно спросила она.
– А чего бы тебе хотелось?
– Странно, – тихо сказала она и отошла. Корховой смотрел ей вслед, морщась, как от кислого.
– Леонид Петрович, – спросил Вовка, – а хижину Гогена вы видели?
– Хижину?
– Ну да.
Фомичев огорченно помотал головой.
– Нет… Не видел никакой хижины. Да я и не слышал никогда про хижину Гогена. Если б и увидел – не узнал. Но там вообще вроде как ночь, – он искательно поглядел на Журанкова, на Вовку. – Лунная дорожка на воде шириной с Тверскую. Океан… Наверное, – смущенно улыбнулся он, – у меня очень простые мечты, типа позагорать да выкупаться.