— Атития, — добавил он сквозь зубы, — стала жертвой одной из таких чисток.
Немного помолчав, Гришанда повернулся к Атитии.
— Расскажи мне, пожалуйста, что с тобой произошло, — негромко попросил он. — Я хочу знать все.
Атития некоторое время изучала его своими потухшими глазами.
— Вы не местный? Наверное, с Вишну? — наконец спросила она.
— Да, — кратко подтвердил тот.
— Вы хотите продать нам оружие? — безжизненно осведомилась девочка.
— Я бы хотел этого, — сказал индус, взглянув краем глаза на перегородку, скрывавшую «коммодора Ортона». — Многое зависит от того, что я от тебя услышу.
Атития усмехнулась. Шрамы у нее на лице сложились в жуткую гримасу.
— Так слушайте меня внимательно! Второй раз я об этом рассказывать не буду.
Кафари знала, что Гришанда и представить себе не может, что ему предстоит услышать.
III
Фил на час опоздал с обеда. Наконец он появился в моем наспех выстроенном из листовой жести ангаре, увенчанном крышей, за которую я разве что не задеваю башнями. Каждый раз, когда с океана налетает ветер, это хлипкое сооружение грозится улететь вместе с ним.
Мой механик, как всегда, зол.
— Ты не представляешь, что случилось вчера ночью! Проклятые повстанцы сожгли три продовольственных склада! Моя сестра Мария пошла сегодня за макаронами и крупой и ничего не получила. Мне пришлось сводить ее к одному знакомому. Без меня он ничего бы ей не продал, хоть она и моя сестра. Я потратил всю зарплату, чтобы племянники не померли с голоду, но купил только самую малость. Сейчас в Мэдисоне вообще нет еды. Ни за какие деньги!
— Я сочувствую тебе, Фил!
Любопытно, что мой механик больше не называет повстанцев «террористами», «мятежниками» или «бунтовщиками». А ведь только так ДЖАБ’а называет борцов сопротивления, которые постоянно устраивают засады на полицейские патрули и убивают продажных джабовцев по дороге домой или прямо у них дома, не трогая, впрочем, при этом ни членов семей своих жертв, ни оказавшихся рядом прохожих. Тем не менее на улицах Мэдисона никто больше не называет их террористами. А все потому, что ДЖАБ’а уже подавила несколько выступлений голодающего городского населения с такой же жестокостью, с какой она некогда разгоняла демонстрации фермеров.
Микротатуировка на лице Фила налилась кровью и пульсирует, как насосавшийся клещ.
— И это еще не все! — продолжает механик. — Ты знаешь, что сделал этот полудурок министр социального обеспечения?! Ты думаешь, он приказал пэгэбэшникам любой ценой отбить украденные продукты?! Ничего подобного! Он опять урезал суточный паек горожан. На целых двадцать процентов! Что же, детям вообще ничего не есть, что ли?! А может, важные джабовцы тоже ничего не будут жрать?! Черта с два! Что-то мне еще не попадались ни тощие полицейские, ни голодные политики!
Фил утирает себе лоб дрожащей рукой.
— Я вообще не знаю, как теперь быть моим родственникам! Если Мария и дальше будет голодать, она просто отбросит копыта. Она и так — ходячий скелет. А ее старший сын Тони! Этот идиот попался с кокаином, и его вышвырнули с работы! А ведь он был единственным кормильцем семьи, не считая меня!.. Ты хоть представляешь, что это такое, когда у тебя сидит на шее столько народа?!. У меня пять сестер. И все замужем! — с гордостью добавляет он, намекая на то, что его сестры — порядочные женщины, а не просто заводят детей от кого угодно, чтобы получать от правительства побольше денег. — И у них тоже дети. Двадцать пять штук! Эти малыши гордятся мной. Они твердят, что, когда вырастут, будут такими, как я, и найдут работу!.. А кто я такой?! Да никто! Чего мной гордиться?! Я совсем не хочу, чтобы эти малыши стали, как я!
Кажется, у Фила глаза на мокром месте. Я еще никогда не видел его таким расстроенным.
— Они тоже хотят, чтобы их уважали… А где они смогут найти работу?! На Джефферсоне теперь ее нет! А чему они научатся’ в школе?! Да там же ничему не учат! Меня тоже ничему не научили, а сейчас в школе еще хуже, чем раньше!
— Да о какой работе речь! Они же помрут с голода, не успев вырасти! — со злостью в голосе добавляет мой механик. — Я вот нужен Сару Гремиану, потому что без меня ты никуда не поедешь. Поэтому он кормит меня. А дети, значит, могут подыхать с пустыми животами?! Что-то здесь не то! Мы так не договаривались, когда голосовали за ДЖАБ’у!
— Как же это так?! — удивленно бормочет он. — Почему же все стало так плохо? ДЖАБ’а командует уже девятнадцать лет. В джабовской школе учителя твердили нам, что все будет замечательно. А ты только взгляни вокруг!
Я поражен тирадой Фила. Вот уж не ожидал, что у него откроются глаза на ДЖАБ’у! Что ж, мой механик здорово изменился. Работая со мной, он многому научился, и, что ни говори, теперь его действительно можно уважать. Конечно, его разноцветная микротатуировка на месте и он по-прежнему пересыпает речь забористыми словечками, но передо мной уже не тот невежественный чурбан, который впервые появился в моем ангаре четыре года назад. Должен признать, что Фил стал хорошим механиком.
Ничего удивительного в этом нет, ведь он все четыре года упорно изучал чертежи и руководства, описывающие мое устройство и вооружение. Для этого ему пришлось корпеть над словарями и учебниками по математике и механике, содержащимися в моей базе данных. Мне пришлось предоставить Филу доступ к этой информации, потому что в Министерстве просвещения Джефферсона обыскали все библиотеки, архивы и базы данных, но не нашли ничего даже отдаленно похожего. Судя по всему, более или менее приличное образование на этой планете сейчас можно получить только в частных школах, открытых для детей высокопоставленных джабовцев. Однако простым джефферсонцам доступа к библиотекам и базам данных этих учебных заведений нет.
Фил пришел в ярость, обнаружив, что система образования на Джефферсоне существует на двух уровнях и дети простых людей не могут учиться вместе с отпрысками высших руководителей ДЖАБ’ы. Простой механик никогда бы об этом не узнал, если бы ему не нужно было меня чинить, а повстанцы постоянно наносят мне повреждения. Стоит мне покинуть импровизированный ангар, чтобы пуститься в погоню за партизанским отрядом, разогнать протестующую толпу или отразить нападение на полицейский участок, как по мне открывают прицельный огонь из всех видов оружия.
Повстанцы охотятся не только за мной. Они наносят постоянные удары по точкам распределения продовольствия — уничтожают продовольственные склады, парки автомобильной техники, фабрики, перерабатывающие и упаковывающие продукты питания. Кроме того, объектами уничтожения становятся электростанции, водоочистные сооружения и общественный транспорт. При нынешнем упадке джефферсонской экономики восстановить все это не представляется возможным. Заводов, способных производить нужное оборудование, на планете почти не осталось, а множество инженеров и техников отказывается ходить на работу. Ничего удивительного, они не хотят погибнуть на рабочем месте от пуль повстанцев.