— Нет, они, скорее всего, из разных семей.
— И они находятся в мире? Представители разных кланов едят вместе и счастливы, — воскликнул шотландец так громко, что многие повернулись, чтобы посмотреть на них.
— Тише… ты привлекаешь внимание.
— Я всегда привлекаю внимание. В твоем времени — даже больше, чем в моем. Вы еще такие дети…
Гвен прожгла его взглядом.
— Просто говори потише, веди себя прилично и позволь мне сделать заказ.
— Я веду себя лично, — пробормотал он, направляясь к сверкающим серебряным машинкам, которые гудели, пыхтели и испускали пар.
Ведет себя лично? Это выражение ставило ее в тупик. Но потом Гвен подумала, что слова меняются со временем. Еще одно доказательство того, что он не в себе. Как там говорил Ньютон? «Я могу рассчитать движение небесных светил, но не степень безумия человеческого».
Пока Гвен делала заказ, Друстан кружил по кафе, ничего не упуская. Казалось, любая мелочь приводила его в восторг. Он поднимал кружки из нержавеющей стали, переворачивал их и рассматривал, нюхал мешочки с кофейными зернами, трогал салфетки и подставки. А потом нашел специи. Гвен взглянула на него как раз вовремя, чтобы заметить, как маленькие баночки с корицей и какао исчезают в кармане спортивных штанов.
— Ты что делаешь? — прошипела она, снимая крышечки с их кофе.
Гвен выгнулась, чтобы заслонить Друстана от хозяев кафе. Ну вот, уже дошло до нарушения закона.
— Ну-ка быстро вынь баночки из кармана!
Друстан фыркнул.
— Это ценные специи.
— И ты собрался их украсть?
— Нэй, я же не вор. Но это корица и какао. Их непросто достать, у нас они почти закончились, а Сильван их любит.
— Но это же не твое. — Гвен старалась сохранять спокойствие.
— Я МакКелтар, — ответил он, тоже явно стараясь не выйти из себя. — На этой земле все принадлежит мне.
— Поставь на место.
Его улыбка стала очень мужской — и очень вызывающей.
— Ты поставь их на место.
— Я не собираюсь рыться у тебя в карманах.
— Тогда специи останутся у меня.
— Ну ты и упрямый.
— Я упрямый? Я? И это говорит женщина, которая требует, чтобы все было только так, как она скажет? — Он прижал кулаки к груди и повысил голос почти на октаву, передразнивая ее: — Ты должен носить жесткую белую обувь! Ты должен ехать на машине! Ты должен избавиться от оружия! Ты не должен меня целовать, даже если я обнимаю тебя ногами, когда ты меня целуешь! — Раздраженно мотнув головой, Друстан добавил уже своим глубоким баритоном: — Должен, должен, должен. Меня тошнит от этого слова.
Щеки Гвен горели, колени подгибались, но она сунула руку в его карман и ухватила стеклянные баночки.
— Сильван будет разочарован, — сказал Друстан с хищной усмешкой и сделал шаг вперед.
— Если верить твоим словам, Сильван умер пятьсот лет назад, — выпалила Гвен и тут же пожалела об этом.
По лицу шотландца пробежала тень боли, и девушка чуть не стукнула себя по лбу за такую глупость. Даже если этот человек болен, он наверняка верит в то, что рассказывает ей, а если так, ему больно слышать о смерти отца — не важно, реального или воображаемого.
— Извини, — быстро сказала она.
И посыпала корицей пенки на их капуччино. А потом, надеясь сгладить впечатление от своих необдуманных слов, опустила баночки обратно в его карман, пытаясь не думать о том, что становится соучастницей преступления. И о том, что находится слишком близко к «носку» этого вора, и что «носок» на самом деле вовсе не носок, и что она до сих пор помнит, как горец выглядел в джинсах.
Друстан раздраженно сунул руку в карман, достал обе баночки, грохнул их на низкий столик для специй, развернулся и зашагал прочь.
Гвен бросилась за ним мимо столика, за которым сидели родители с сыном, и услышала, как мальчишка сказал:
— Поверить не могу, что они собирались украсть специи! Они же вроде не выглядят бедными. А вы видели его меч? Bay! Круче, чем у Горца!
Гвен раздраженно сунула под мышку пакет со сладостями, накрыла крышечками стаканы с капуччино и пошла к двери.
— Друстан, подожди! Друстан, мне очень жаль, — обратилась она к широкой упрямой спине уходящего.
Он остановился, а когда обернулся, Гвен с удивлением поняла, что он улыбается. С чего вдруг такая разительная перемена настроения? Она задержала дыхание. Друстан был самым красивым мужчиной из всех, кого она видела, а улыбка делала его еще красивее.
— Я тебе нравлюсь.
— Ничего подобного, — солгала Гвен. — Но я правда не хотела задеть твои чувства.
Он не среагировал.
— Айе, девушка, я нравлюсь тебе. Я это вижу. Ты назвала меня по имени и нахмурилась, но глаза тебя выдали. Я прощаю тебе глупость и грубость.
Она быстро сменила тему, решив выяснить то, что не давало ей покоя после перепалки с Мириам в «Барретсе».
— Друстан, что такое «ньяффка»?
Он растерянно взглянул на нее, а потом рассмеялся.
— Кто посмел назвать тебя ньяффкой?
— Эта злобная мымра из «Барретса». И прекрати надо мной смеяться.
— Ох, девушка… — И снова смех.
— Ну так что это значит?
— Ты хочешь услышать полное описание или краткое значение слова? С кратким выйдет заминка. Это чисто шотландское выражение.
— Я хочу услышать, что оно означает, — сердито ответила Гвен.
В глазах горца запрыгали озорные искорки, брови изогнулись, и он ответил:
— Как пожелаешь. Это слово означает человека, надоедливого, как комар. При этом способность раздражать и надоедать не идет ни в какое сравнение с крошечным размером, поскольку самомнение этого человека просто неизмеримо.
К тому времени как он договорил, Гвен уже кипела от возмущения. Она развернулась и шагнула в сторону «Барретса», чтобы высказать нахалке Мириам все, что о ней думает.
— Подожди, девушка, — сказал Друстан, хватая ее за руку и притягивая к себе. — Ведь совершенно ясно, что она просто ревновала. Рядом с тобой был такой великолепный мужчина, как я, а она видела меня в тех голубых штанах и приревновала к тебе.
Гвен уперлась руками в бедра.
— А ты не мог бы чуть меньше любоваться собой?
— Ты не ньяффка, Гвен, — произнес Друстан, ласково заправляя ей за ухо выбившуюся прядь. — Ей просто не понравилось выражение моих глаз, когда я смотрел на тебя.