– Я и собираюсь написать правду, – сказал Фоули. – Вся проблема в интерпретации.
Хлопнула дверца вездехода. Сотрудники ЦРУ оглянулись, и Риан присвистнул.
– Упс! – громко сказал кто-то из морпехов.
А Роберт промолчал, с отвисшей челюстью разглядывая приближающихся Джонсонов.
Сказать, что они были одеты причудливо, значит, ничего не сказать. Основу их «карнавального» наряда составляла длиннополая бесшовная туника небесно-голубого цвета, перехваченная широким поясом и отделанная каймой из множества золотых колокольчиков, которые позвякивали при ходьбе. Поверх туник представители Госдепартамента надели жакеты, сшитые из нитей красного, синего, пурпурного и белого цветов. На каждом плече имелось по огромной пуговице из незнакомого Роберту слоистого поделочного минерала, на которых были выгравированы какие-то надписи. Спереди, на груди, Джонсоны повесили прямоугольные золотые пластины, на каждой из которых в углублениях были закреплены большие драгоценные камни. Фоули показалось, что эти камни светятся в полумраке, окружающем вездеход, испуская призрачное холодное сияние. Довершали наряд головные уборы – белые колпаки, на которые были водружены золотые короны из трёх колец, увенчанные шишечкой в форме распустившегося цветка.
– Поскольку до Хэллоуина далековато, – сказал Джек Риан, нарушив всеобщее молчание, – возьмусь предположить, что мы станем свидетелями какого-то ритуала?
– Вся наша жизнь – ритуал, – спокойно отозвался Джонсон-брюнет.
* * *
– Чего-то он долго, – заметил Роман, поглядывая на часы.
Кадман, слегка нервничая, пожал плечами:
– Никогда нельзя сказать, сколько ему понадобится. Может, полчаса. Может, час. Может, сутки.
– Тогда какой во всём этом смысл?
Дверь, ведущая в каюту Дугова, внезапно распахнулась, и магистр появился на пороге. Анатолий Викторович был бледен, как смерть, его трясло, и чтобы удержать равновесие, он ухватился рукой за косяк. В воздухе распространился отчётливый запах пота.
– Что случилось?! – Роман ухватил магистра за плечи.
– Они… там… – просипел Дугов. – Подземелье… открыли вход… одеяние Славы… скиния… открыли вход…
– Это правда? – Прохоров сильно встряхнул Анатолия Викторовича, тот не сопротивлялся. – Они уже на базе?
– Да! – выдохнул Дугов, и глаза у него закатились.
– Помоги, – сказал майор Антону.
Вместе они донесли Дугова до кровати. Роман пощупал сонную артерию магистра.
– Пульс учащённый, – сообщил он Антону, – но жить будет. Пусть пока здесь полежит, а нам пора двигать.
– Куда? – встрепенулся Кадман.
– Понимаешь, Антон, – проникновенно сказал майор, – я в разную чертовщину-бесовщину не верю, но если ничего другого у нас нет, придётся довольствоваться этим. Пойду собирать ребят.
Уже через двадцать минут отряд спецназовцев, руководимый Прохоровым, грузился на транспортно-боевой вертолёт «Ка-29ТБ». В свете прожекторов сверкали улыбки: «ребята» истосковались по настоящему делу.
– Держи пять, писатель, – Роман протянул Кадману руку. – Надеюсь, ещё увидимся.
– Когда вас ждать? – Антон повысил голос, чтобы перекричать вой раскручивающихся турбин.
– До Второго Пришествия возвратимся, – смеясь, пообещал майор.
Потом козырнул шутливо и запрыгнул в нутро «вертушки», откуда выглядывали спецназовцы в белых маскхалатах.
Под рёв двух газотурбинных двигателей ТВ3-117В мощностью в две тысячи лошадиных сил «Ка-29» поднялся в воздух. Антон Кадман, стоя на палубе, помахал ему рукой. Литератора почему-то не оставляло тревожное предчувствие. Ему показалось, что он видит Романа Прохорова в последний раз, и Антон суеверно сплюнул через левое плечо.
* * *
– Сообщение с «хаммера», – доложил оператор пульта связи боевого информационного центра. – Один «бандит»! Пеленг – 80, удаление – 96, высота – сто пятьдесят футов. Скорость – 120 узлов.
– Вертолёт? – встрепенулся контр-адмирал Эллисон. – Этого нам только не хватало. Разведка может дать более точную характеристику русскому вертолёту?
Вахтенный офицер разведки схватился за трубку аппарата внутренней связи, быстро переговорил с постом РЭР, после чего повернулся к Эллисону:
– Судя по параметрам движения, сэр, мы можем предположить, что перед нами «Хеликс-Би». Это военно-транспортная модификация русской машины «Ка-27». Способна перевозить до шестнадцати десантников.
Эллисон нахмурился.
– Скверно. Это очень скверно. Свяжитесь с экспедицией. Узнайте, насколько они продвинулись.
– Они уже внутри базы, сэр.
– Очевидно, русские как-то разнюхали об этом, – он повернулся к командиру информационного центра. – Какие будут предложения?
– Мы могли бы отогнать их, сэр, – сказал командир БИЦ. – Можно выслать «жука». Пусть он пару раз встряхнёт русских воздушной волной. Таким образом мы дадим им понять, что их присутствие в нашей зоне нежелательно.
– Что скажет командир авиакрыла? – Эллисон повернулся к Санчесу.
– Я не хотел бы обострять обстановку, сэр, – Майкл подтянулся. – Антарктида принадлежит всем, сэр. Русские имеют право высаживаться где угодно и когда угодно.
– Мне это известно, – кивнул Эллисон. – Я хочу услышать ваше мнение относительно предложенной акции.
– Это ничего не даст, сэр. Русские снизятся до предельно малой высоты и уйдут от «хорнета».
– Но не сбивать же нам их в самом деле… – Эллисон задумался. – Кто у нас сейчас в воздухе?
– Два «томкэта» и два «хорнета», сэр, – отрапортовал Санчес. – Ещё два «тома» находятся в пятиминутной готовности.
– Пошлите кого-нибудь из них к этому чёртову вертолёту. Будем надеяться, что русские одумаются.
– Слушаюсь, сэр! – подтвердил получение приказа командир боевого информационного поста и взял в руки микрофон.
* * *
Лейтенант Сэм Андерсон (бортовой номер «104», позывной – Баскетболист) служил в авиации ВМФ уже шестой год, но, как он считал, ещё ничего не успел сделать в своей жизни. Получив распределение в часть, находящуюся в резерве, он был искренне расстроен и мучался вопросом, почему так произошло. Служил он честно, звёзд с неба не хватал, но был на хорошем счету, а тут вдруг такая неудача. Самое же печальное заключалось в том, что все рапорты лейтенанта с просьбой перевести его из резерва в действующее авиакрыло, возвращались с резолюцией «Отказать» – впору было задуматься о заговоре командования, направленном против лейтенанта лично и ставящем целью лишить его возможности проявить себя и сделать карьеру. Подлинная же причина была столь же прозаична, как монета достоинством в один доллар.
После смотра выпускников Командующий авиацией Атлантического флота спросил у начальника училища: