— А черепаха на небе до сих пор есть? — спросила Ксанта.
— Ну конечно, вот она, — и Рависса показала на показавшуюся в просвете между облаками звезду, которую Ксанта давно знала под именем звезды Фонарщика. — А вон и Медвежье Ухо — палец Рависсы указывал на то, что осталось от Меча Шелама.
Утром четвертого дня они безо всяких приключений добрались до деревни. Однако сразу в деревню люди не пошли — они остановились на опушке поляны и терпеливо дожидались, пока оставшиеся дома родичи выйдут им навстречу. Обитатели деревни, увидев пришельцев, развели два больших костра, плеснули между ними воды, и все пришедшие с болот один за другим вошли в деревню через эти огненные ворота. Как догадалась Ксанта, это делалось для того, чтобы очистить вновь прибывших от того злого, что они могли принести с собой с затопленных болот. Когда обряд был закончен, начались обычные приветствия, поцелуи, объятия и рассказы. К сожалению, оказалось, что дела обстоят еще хуже, чем казалось вначале. Ветер и град нанесли значительный урон посевам на полях. Теперь вся надежда оставалась на желуди, орехи, лесные грибы и ягоды и зимнюю охоту. Но, учитывая, что большинство мужчин должно будет отправиться в экспедицию к размытой дамбе, результаты охоты также трудно было предсказать. И все же вечер, как обычно, завершился пиром и веселым праздником.
Люди переоделись, и Ксанта впервые увидела вышивки — богатые, яркие и очень красивые. Любимым узором здесь были простые и двойные спирали, «елочки» и «солнышки». Женщины поменяли деревянные серьги и бусы на медные и бронзовые. Дреки и его труппу заставили повторить представление дважды. Старики хохотали, как дети, дети в кричали от восторга, подпрыгивая на коленях родителей, отцы и матери подсовывали им кусочки повкуснее. Младенцы сонно посасывали материнскую грудь, лежа в перевязях и не обращая никакого внимания на царящий вокруг шум, а их матери с нежностью причесывали своих мужей, которых не видели с весны. Трудных времен было не избежать, но Болотные Люди предпочитали сначала повеселиться всласть, чтобы потом с легким сердцем засучить рукава и приняться за дело.
Зимние дома Болотных Людей были, как две капли воды, похожи на те землянки, с которыми Ксанта успела познакомиться по дороге с болот в леса. Основу дома составляла большая яма, глубиной почти в человеческий рост и размером, достаточным для того, чтобы четверо, а то и пятеро человек могли расположиться там с полным комфортом. По угла землянку укрепляли четыре покрытых резьбой и ярко раскрашенны столба. На столбах в доме Рависсы были окрашенные красной краской ракушки, мхи и под самой крышей — черепашки-хранители.
В верхушки столбов упирались балки односкатной кровли, а сама кровля состояла из жердей, переложенных сухой травой, глиной и песком. Посреди кровли оставляли отверстие для дымохода, но в общем очаг, как и в больших землянках, топился по-черному. Перед дверью сооружали небольшой тамбур, чтобы зимой дверь не заносило снегом. Внутри вдоль стен стояли закрытые шкурами лежанки. Очаг был сделан из камней и глины. На высоком помосте над очагом сушились хворост, мокрая одежда или обувь. При случае здесь же коптили мясо.
Огонь зажигали с помощью кремня, железного кресала, кусочка бересты и сухого мха. Все эти вещи Болотные Люди носили на поясе в кожаном мешочке или в маленькой коробочке из бересты или дерева. Изредка среди таких поясных коробок попадались и бронзовые. Эти последние, как две капли воды, были похожи на те, что Ксанта видела в Венетте. Похоже, кто-то из венеттских самринас встретился в Хамарне с Болотными Людьми и продал им эти штуковины. Уже при виде бронзовых серег в женских носах, Ксанта подумала, что Болотные Люди наверняка время от времени общаются с торговцами из Хамарны и не всегда эти встречи бывают так неудачны, как попытка Нишана торговать своими ингрих. Увидев коробочки, она окончательно в этом убедилась.
Рависса рассказывала, что если тухет — большая семья — решит разделиться, например, разъехаться жить по разным деревням, кремня ломают пополам и меняются обломками, чтобы «сохранить единым семейный огонь, где бы его ни зажигали». Когда поленья в очаге начинали слишком сильно трещать или коптить, Рависса прикармливала огонь, бросала ему кусочки пищи, приговаривая: «Не допускай, чтобы твои дети болели или голодали, сделай так, чтобы мы хорошо жили».
В стены дома были вставлены черепа предков хозяйки по женской линии. В рависсином доме это были черепа ее матери и прабабки. Черепа прочих праматерей и их кости, помещенные в кувшины, закапывались под нарами. Болотные Люди назвали их «греющимися у очага» и рассчитывали на их помощь во всех семейных делах. Однако жизнь под постоянным надзором предков имела свои минусы. Например, Рависса не могла ходить в гости к своей закадычной подруге, а та в свою очередь — к Рависсе только потому, что их прабабки всю жизнь друг друга ненавидели, и если бы череп прабабки учуял на одежде внучки запах своего всегдашнего врага последствия могли быть катастрофическими. А потому подруги встречались только у родника, в поле или в лесу.
— А где черепа и кости мужчин? — поинтересовалась Ксанта, познакомившись «лично» с рависсиными праматерями.
— Их уносят в высокую землю, туда, где мы жили прежде, — ответила хозяйка. — Осенью, перед тем, как уйти чинить дамбу, мужчины сделают это.
Всего в деревне, которую ее обитатели называли Темная речка — в честь протекавшей неподалеку лесной реки, — было около четырех десятков таких домов.
Поля или, скорее, огороды, располагались нешироким кольцом вокруг деревни. Поля были совсем небольшими — так, чтобы человек, оставшийся в лесах, когда все ушли на болота, мог присмотреть за своим полем и за полем соседа. Здесь росли всякие съедобные лесные клубни и среди них — свекла и репа. Небольшие полоски были отведены под пшеницу-однозернянку и ячмень. Рависса очень заинтересовалась горохом, привезенным Ксантой и Керви из Хамарны, и попросила оставить ей немного, чтобы следующей весной посадить на своем поле. Был у нее и маленький садик, где она, как и на болотах, выращивала лечебные и душистые травы.
Землю здесь обрабатывали мотыгой, но Рависса знала, что такое плуг, и отзывалась о нем с презрением.
— Наши предки были глупыми, они царапали грудь своей матери плугом и оставляли на ней тяжкие раны, поэтому наша мать обескровела и заболела, — говорила она. — Мы прикасаемся к нашей матери бережно, и она позволяет нам служить себе. Наше царство — это земля и лес, и они пребудут вовеки, когда все прочие царства падут.
Как узнала Ксанта, чтобы не утомлять излишне землю, Болотные Люди не возделывали ее на одном месте больше двух-трех лет. Когда плодородие земли истощалось, они выжигали в стороне от прежней деревни небольшой участок леса, переносили туда поля, а вслед за ними и всю деревню. На прежнее место они почти никогда не возвращались.
— Лес — наше царство, — говорила Рависса. — Его владения велики, и место нам всегда найдется.
Работа в поле и на огороде была привычна Ксанте. Теперь же ей предстояло научиться искать пищу в лесу. Впрочем, здесь не было особых хитростей. Они собирали грибы и ягоды (Керви и Дреки грибная охота тоже пришлась по душе), выкапывали из земли съедобные клубни или багром вытягивали из озер кувшинки (оказалось, что их корни тоже можно молоть в муку), собирали и сушили травы. Собирали также молодые орехи и давили из них масло. Вскоре Ксанта уже исходила все леса близ деревни, знала все грибные склоны и ягодные полянки, научилась находить дорогу по зарубкам на стволах. Иногда среди леса попадались странные проплешины, заросшие сухой жесткой травой, а там, где было повыше и посуше, — вереском. Часто в центре такого пятна тянулись к небу заросли крапивы и иван-чая. Рависса объясняла, что здесь как раз и были поселения глупых людей, что царапали грудь своей матери-земли плугом. «Оттого тут теперь ничего и не растет». Иногда же Рависса говорила, что они стоят на том месте, где прежде была деревня Болотных Людей, но Ксанта, оглядываясь вокруг себя, не видела ничего, кроме молодого ельника или ольшанника. Постепенно она начала понимать, чем заполнена жизнь Болотных Людей: они не просто жили в лесу, они служили лесу. Кочуя под его сводами, они оставляли после себя участки земли, где привольно было молодой лесной поросли, где ее не душили кроны старых деревьев. При этом земля в тех местах была еще достаточно сильна, чтобы после двух-трех урожаев зерна вскормить молодые деревца, которые через много лет накормят ее своими телами.