— Ты не возражаешь, если я заберу это? — спросила она Лакмссу, укладывая топорик в поясную сумку. — Посижу вечером, подумаю, может, и соображу чего.
Но в глубине души она сама не верила в то, что говорила.
— Конечно, конечно, — поспешно ответила Лакмасса. — Госпожа самринас, я хотела вас попросить. Сестрица и бабушка сейчас в бане. Вы не могли бы пойти со мной, я хочу вам что-то показать.
— Конечно, пойдем, — Ксанта поднялась с земли. — Надо думать, это секрет?
— Ну, не совсем секрет, но… Вы сами увидите, — пообещала Лакмасса.
Они спустились с горы и добрались до дома Агриссы. Прежде Ксанта не бывала внутри дома, она только сиживала во дворе под небольшим навесом у летнего очага, где в ясные дни все семейство ужинало и принимало гостей. Теперь же Лакмасса повела жрицу вглубь землянки. Дом Агриссы был побольше скромного жилища Рависсы, угловые столбы были украшены не только резьбой и росписью, но и бронзовыми подвесками-оленями, вроде той, что Агрисса подарила Ксанте. Подвески свисали с перекладины кровли у самого входа, и когда Лакмаса отворила дверь они зазвенели от дуновения ветра. Лежанки были покрыты одеялами, сшитыми не только из оленьих, но из лисьих и кротовых шкурок. — Посуда на столе и на полках была не деревянная, как в прочих домах, а глиняная, покрытая яркой росписью. Позади жилой комнаты была прорыта еще одна — кладовая. Лакмасса зажгла глиняную масляную лампу — еще одна невероятная для этих мест роскошь, — зашла в кладовую и поманила за собой Ксанту. Среди кадушек, бочонков и связок грибов, на подстилке из тростника, у стены лежал маленький зверек. Ксанта поначалу подумала — щенок, но, присмотревшись, с удивлением узнала медвежонка.
Услышав шаги и голос Лакмассы, звереныш приподнял мордочку и потянулся к девочке. Та заворковала:
— Соскучился, малыш? Погоди немного, сейчас тебя покормлю.
Налила в миску молока, бросила туда несколько горстей черники из корзины и поставила перед медвежонком. Тот зачавкал.
— Какая прелесть! Откуда он у тебя? — спросила Ксанта. — Кто-то подарил?
Она не раз видела, как дети Болотных Людей, как и все прочие дети на всем белом свете, возятся со щенками, некоторые держали лисят, но ручного медвежонка ей прежде не приходилось встречать.
— Он по речке к нам приплыл, — объяснила Лакмасса.
— По речке?
— Да, на плоту. Еще по весне. Мама сказала, что это жители Потерянного Пояса его сюда послали, потому что он им не нужен был. Мама сама его брать не хотела, говорила, самим есть нечего, но Аркасса бабушку упросила, и теперь он тут живет.
— Постой! Но если вы его весной нашли, значит, ему должно не меньше полугода быть. Почему же он тогда такой маленький?
— Он не растет, ну почти… — тихо сказала Лакмасса. — А еще он не может… Да вы сами посмотрите.
Когда медвежонок насытился, Канта взяла его на колени и смогла убедиться, что лапки звереныша и в самом деле словно сведены судорогой.
Ей случалось видеть такое пару раз у человеческих новорожденных, обычно если мать была узкобедрой или оказалась слаба в родах, так что ребенка выдавливали у нее из живота. Ходить ни один из тех младенцев так и не научился.
— Жалко мне его, мочи нет, — все так же тихо сказала Лакмасса. — Наверное, из-за того, что он такой, и родители от него отступились. А вы, самринас, много знаете, много где бывали. Может, подскажете, как его вылечить?
— Ты прости, сейчас я не знаю, чем тебе помочь, — сказала жрица. — Просто слишком много всего случилось, сразу не сообразить. Но я подумаю и что-нибудь толковое придумаю. Обязательно. Потерпишь немного, ладно?
И опять Ксанта сама не верила своим словам.
Вечером она зашла к Ортану, в глубине души надеясь, что травки Саграссы подействовали, все само собой уладилось. Однако старику стало еще хуже — рана еще больше набухла и, видимо, очень болела, Ортан едва понимал, что происходит вокруг, и непрестанно стонал. Саграсса была не в меньшей растерянности, чем Ксанта, — ей и прежде приходилось иметь дело с гнойными ранами, но никогда не бывало, чтобы такая крошечная рана причиняла человеку такие страдания.
— Может, его околдовал кто-то? Может, там внутри кто-то злой сидит? — спрашивала лекарка Ксанту.
— Кто бы там ни сидел, он рвется наружу. — Решилась наконец жрица. — Надо рану открыть.
— Думаешь? — Саграсса посмотрела на Ксанту с недоверием. — Ну, давай попробуем, хуже все одно не будет.
Саграсса напоила Ортана сонным зельем, но он и во сне продолжал стонать. Под его стоны и причитания ортановой жены Ксанта наточила нож, нагрела его на огне и вскрыла рану. Теперь только она разглядела, что края отверстия будто нашпигованы мельчайшими черными крупинками.
— Ты чем-то присыпала рану? — спросила Ксанта Саграссу.
— Нет, — ответила та, изумленно разглядывая кожу. — Никогда такого не видела.
— А ты? — Ксана повернулась к жене Ортана.
— Что ты, что ты, ничего я не делала, — замахала рукой та. — Может, он сам землей присыпал, чтобы заживало лучше.
— Это не земля, — покачала головой Ксанта и подумала про себя, что видела такой порошок по меньшей мере дважды: совсем немного на ребре убитого Лайвина и гораздо больше на том странном топорике, который нашла сегодня Лакмасса на склоне, вблизи того места, где ранили Ортана. Но что это может означать? Она по-прежнему не знала.
Из разреза вышло немного гноя. Сама рана оказалась неожиданно глубокой — будто кисет с узким горлышком. Саграсса наложила повязку, оттягивающую гной на себя, старику, кажется, стало полегче, во всяком случае, он уснул.
Под утро рана снова открылась. Вновь пошел гной, и Ксанта, осторожно осматривая рану, с изумлением нащупала в глубине ее какой-то маленький твердый предмет. «Будто и в самом деле злой дух сидит!» — изумилась она. Собравшись с духом, жрица вновь попросила Саграссу усыпить больного, удлинила вчерашний разрез и вытащила крохотный, перемазанный кровью и гарью камешек. Пока Саграсса заново перевязывала Ортана, Ксанта сидела в немом изумлении покачивая свою находку на ладони. Ничего подобного в жизни ей не доводилось видеть, и она понятия не имела, как этот камень мог оказаться в ране. Саграсса принялась шептать заклинания, отгоняя от них троих всякое зло, но Ксанта так и не произнесла ни слова: ей казалось, что ее голова сейчас лопнет, не в силах осмыслить то, что видят глаза.
Однако нож ли Ксанты, травы ли и заклинания Саграссы сделали свое дело — к полудню Ортану стало гораздо лучше, жар спал, старик вскоре очнулся и попросил пить. Когда он снова заснул, Ксанта, все еще сжимая в руке проклятый камень и чувствуя себя бесконечно старой, слабой и беспомощной, побрела в свой шатер — спать.
Вечером следующего дня вернулись охотники с богатой добычей, а с ними и Дреки — живой, невредимый и ужасно гордый собой. Ксанта была так рада, что даже забыла, как собиралась примерно его отругать и показательно вздуть. С Ортаном тоже все было у порядке, жар не возвращался, рана начала затягиваться, и бедолага теперь отсыпался целыми днями, а в промежутках ел за троих.