За стенами пошли одинаковые белые каменные дома. Как всегда на юге, окна смотрели во двор, на улицу выходили лишь узкие щели под односкатными крышами. На веревках, протянутых между домами, трепыхалось бельишко. Тило хотел было подразнить какую-то цепную шавку, но она только сипло тявкнула и, отвернувшись, стала выкусывать блох.
По рыночной площади ползали несколько человек, все сонные как мухи. Некоторые глянули на меня с интересом, но тут же сделали вид, что мирно дремлют. Я заметил только, что тардов среди них было не меньше, чем асенов.
Сама крепость, едва ли пятидесяти шагов в поперечнике, повернувшись к городу спиной, смотрела двумя башнями и тремя равелинами на вражеские земли. На стенах также поднялись заросли травы и колючек. Трое голых по пояс солдат неспешно врубались косами в эти живые куртины, еще один что-то копал во дворе. А из-под земли неслись глухие равномерные удары, будто там ковал оружие бог войны.
Еще несколько человек расселись — кто прямо на земле, кто на лафетах пушек — и с ленивым любопытством созерцали землекопа.
— Как мне увидеться с Лейвом, сыном Хольма? — спросил я одного из них, решив не тратить время на предисловия.
Тот сощурил глаза, долго меня изучал, потом, сплюнув, ответил:
— Сейчас увидишь, милсдарь.
— Он что, здесь?
— Будет здесь скоро. Обожди, милсдарь.
Лопата землекопа неожиданно звякнула. Он радостно вскрикнул, нагнулся, с усилием за что-то потянул, откинулась круглая крышка — и из ямы высунулась светлая, лохматая голова. Потом подземный житель подтянулся на руках, вылез наверх и сел, свесив ноги в яму.
— Ну вот, — сказал он, отряхивая руки. — Вставили-таки клистир в эту проклятую задницу!
— Вон он, твой Лейв, — проворчал солдат.
Я не хотел говорить с ним сейчас, когда нас изучали десять пар полузакрытых, но внимательных глаз. Я дождался, когда он отойдет в тень казармы — единственного строения во дворе крепости, и уже там протянул ему письмо.
— Из самой столицы? — изумился он. — У Кайри неприятности?
— Да нет, все в порядке. Просто надо поговорить.
— Ладно, пошли.
Он плеснул себе в лицо воды из стоявшей рядом бочки и повел меня в казарму. Там было прохладно, пыльно и — снова безлюдно.
— Мы тут не живем, — пояснил Лейв. — Квартируем в городе, а тут службу несем. Пить с дороги будешь?
— Не откажусь.
— Пиво или эту вашу розовую водичку?
— Как ты.
— Ну смотри. По мне, так вино асенское для одного годится — девку напоить, чтоб слаба в коленках стала.
Он принес две глиняных кружки с темной, густой жидкостью, одну протянул мне. Я отхлебнул и поморщился.
— Горько? — Лейв поднял глаза от письма и усмехнулся. — Я ж говорю, это для мужчин, а не для асенов.
— Зато асены от вина не пьянеют, — парировал я. — И асенки.
А сам подумал: «Что-то не сходится. Не так поступают с убийцами аристократов». Лейв держал себя совершенно свободно, будто хозяин этой крепости. А я-то думал найти его в подвале и в оковах…
— Значит, хочешь доказать, что я не виноват? — спросил он, дочитав письмо. — А для чего тебе это?
Я решил, что правда — лучшая уловка, и рассказал о своей тяжбе из-за наследства.
— Понятная история, — кивнул он. — Ну, если Кайри так спокойнее… Мне-то, по чести, все равно.
— Отчего же?
— А чем мне лучше было в вашей дерьмовой столице? Здесь, по крайности, все общее: пиво из одного бочонка, бабы одни и те же, да и судьба у всех, похоже, будет одна. Вы там, сильно умные и могучие, с кем воевать собираетесь?
— Что значит с кем?
— Ну, с западными или с Барком? Если с западными, тогда ничего, успеем разбежаться, пока веллирхеймцы будут в столице гулять, а если с востоком — привет! Передавят нас, как беременных вшей. Только на подземный ход, что сегодня откопали, и останется надежда.
— Постой, о войне же еще толком и речи нет, а вы тут уже всем скопом умирать собрались?
— Хорошо же вы там, в столице, живете! — вздохнул он. — То-то и оно, что хорошо. Только… — Он покосился на письмо. — Кайри не скажи ничего лишнего. Я предателем не был и не буду. Клялся служить асенам и буду служить, пока не помру. Только суди сам. За пять лет сюда ни одного даже самого паршивого, зеленого новобранца не прислали. Стены скоро по камешку рассыплются. Для здешних тардов наш город — как шлюшкина дырка, здесь только ленивый не бывал. Ходы и выходы они знают лучше нашего. Пушки наши, старые пердуньи… Самое толковое будет — подпихнуть их втихаря неприятелю на манер деревянного коня. На третьем-четвертом выстреле они так пернут — только клочки по закоулочкам полетят. А Его Пресветлое Величество и прочие тузы в столице будто воды в рот набрали. Вот и понимай — то ли они про нас попросту забыли, то ли хотят поражения. А тарды воевать спустя рукава не умеют.
Мы помолчали. Потом я сказал:
— Ты прости, я совершенно не знаю, что тебе ответить. Я могу только рассказать обо всем, что увидел, отцу Кайрен. Не знаю, правда, будет ли от этого толк.
— А ты думаешь, он не знает? — засмеялся Лейв. — Для того, чтобы о таком думать, у нас король есть. А господин Дирмед — золотой старик, жаль, что я ему столько горя принес. Ведь благодаря ему я тут как сыр в масле катаюсь.
— Мгм? — Я вторично потерял дар речи.
— А кому ж еще? Он меня в Храме Правосудия от казни спас. Наверное, Кайри упросила. А теперь, говоришь, я ей помочь могу? Ладно, только пойдем отсюда на воздух. Жизнь у нас тут скучная, народ любопытный, неровен час заглянет кто. А там я хоть покурю. Не слишком-то легко все это рассказывать.
Мы устроились на равелине, над темной спокойной водой, и я впервые увидел, как тарды глотают и выпускают дым. Первую трубку Лейв выкурил в молчании. Затем, не торопясь, ее вычистил, разжег снова и начал:
— Хочешь — верь, хочешь — нет, а на площадь в тот день меня позвал сам Энгус. Послал спозаранку слугу с письмом. Представляешь, что я подумал? А не идти нельзя. Все равно что расписаться — да, мол, прелюбодействовал. Знаком я с ним не был, но в лицо знал. В одном городе живем, а велик ли город?
— А он знал… кем ты ему приходишься?
— Нет. — Лейв покачал головой. — Если и знал, то виду не подал. Мы в тот раз совсем не о том говорили.
— О чем же?
— Ну, разговором это трудно было назвать. Он мне бросил сквозь зубы что-то вроде «А, явился, хорошо. Слушай и запомни. Скажешь отцу — если он не порвет со своими дружками, это письмо попадет в руки королю». И показал письмо. Он держал свиток так, чтобы я мог прочесть только конец. Он… требовал от короля, чтобы нас с отцом объявили здесь вне закона. Требовал именем своего Дома. Не знаю, сможешь ты понять, что это было для меня. Там, в Баркхеймс, за нами осталась тяжба. Приданое моей матери. Когда она умерла, ее родичи потребовали все назад. А отцу тогда не везло, это были единственные деньги у нас в запасе. Нам не хватило свидетелей. Был судебный поединок. Отец проиграл. Они забрали все, а мы уехали сюда. Пытались тут торговать, а люди Ивэйна нас разорили. Лениво, походя, будто жука прихлопнули. Но мы снова выкрутились. И теперь вот опять все сначала. Я потребовал, чтоб он показал письмо. А он скривился и бросил презрительно: «Я уже сказал, что ты должен сделать, больше тебе ничего знать не нужно». Я схватил его за руку, а он вытащил рапиру, а дальше…