— Так ты что же… женишься на мне?!
— Ага. — Он провел рукой по ее волосам. — Если ты не против. Серьги, увы, подарить не могу — рылом не вышел, так давай хоть по-простому.
Вместо ответа она снова прижалась к нему — животом к животу, коленями к коленям.
— Ох, Эрвинд, Эрвинд…
— Ах, королева, королева, — передразнил он ее. — Ладно, поехали, а там будь что будет.
Ивэйн, не доверяя причалу, посадил лодку на камни, дождался, пока Мэй устроится на корме, а потом вместе с принцем столкнул суденышко на глубину.
— Это вы хорошо придумали, — сказал он. — У нас уже давно не было хорошего урожая. Я-то помню, какой был урожай в тот год, когда вы родились, — сказал он Эрвинду.
Тот покраснел до ушей, и лодка отчаянно закачалась.
Река, прорезавшая Аврувию, широко разливалась у моря, затопляя болотистые луга, нагоняя песчаные отмели, где в зарослях тростника гнездились птицы. Четыре больших острова делили ее на пять рукавов, оттого она называлась Хеннеке — открытая рука. Маленьких же островов было не счесть.
У Эрвинда не было никакой особой причины играть свадьбу в дельте, кроме безотчетного желания спрятаться ото всех. Сегодня было почти безветренно, но река все так же играла маленькими волнами, солнце отражалось в каждой, и вода горела. Вдали, на самом горизонте, сверкало море. Лес на дальних островах казался голубым. Вблизи было видно, что осень уже дотронулась до деревьев — среди темных сосен стояли золотые березы и клены да несколько осинок, румяных, как спелые яблоки.
Лодка скользила все дальше и дальше среди этого сияния, город вскоре растаял, остались только волны и свет. Камыши уже высохли, стали бледно-желтыми, как платье и волосы Мэй, и звенели от легчайшего ветерка. На отмелях кипела жизнь: бродили по мелководью кулички, отдыхали на песке чайки, среди камышей сновали молодые утиные выводки. Где-то в ослепительной вышине выписывал круги ястреб. Эрвинд достал из-за пазухи горбушку хлеба, раскрошил в воду, и тут же флотилия уток пристроилась в кильватере лодки. Чайки лениво снялись с места и полетели взглянуть, не приплыла ли на даровое угощение рыба.
— Вот у нас и стол, вот у нас и гости, — шептал Эрвинд на ухо Мэй. — И даже в свадебное путешествие мы поедем.
— Куда?
— Вон на тот остров. Ты там бывала когда-нибудь?
— Нет.
— А вот я бывал. Отец пару раз отпускал меня с рыбаками тайком от мамы. Тебе понравится. Там старые сосны и поляны, заросшие травой.
— Эрвинд, радость моя.
Ивэйн сложил весла и достал из кармана кольца. Новенькие, они сверкали так, что было больно глазам.
— Властью, данной мне отцом, а тому дедом, а тому его отцом, по древнему праву избранных родов, я плету для вас золотую цепь. Отныне вам не будет друг без друга ни покоя, ни радости, есть и не быть сытыми, пить и не на питься, не заснуть ночью, не засмеяться днем. Если хотите, замкните ее теперь, но разомкнуть уже никогда не сможете.
От поцелуя новобрачных лодка снова заходила ходуном.
— Пусть же замок цепи будет на небе, а ключ на дне морском, — закончил Ивэйн, удерживая равновесие.
Он отвез королевскую чету на островок. Эрвинд, верный обычаям, перенес Мэй на берег на руках. Ивэйн отплыл подальше к камышовым зарослям, достал со дна лодки удочку, насадил на крючок наживку, забросил. Над дельтой повисла полуденная дремотная тишина.
Мэй и Эрвинд появились на песчаном берегу спустя несколько часов. Мэй помахала рукой Ивэйну. В другой руке у нее были туфли. Эрвинд тоже был босиком, а губы и ладони у обоих перемазаны черникой.
Влезая в лодку, Мэй ойкнула — на дне лежали пять толстеньких серебристых окуней.
— Хорошая ли это примета для новобрачной — сидеть на мертвой рыбе? — сердито спросила она.
— Можешь сидеть на моих коленях, — предложил Эрвинд.
— Только не в моей лодке, — добавил Ивэйн, и все трое рассмеялись.
Ивэйн все понимал и поэтому греб не торопясь. Они плыли и плыли в солнечном мареве, и казалось, что берег так никогда и не возникнет на горизонте. Эрвинд и Мэй, обнявшись, задремали на корме, как нашалившие котята. Вернее, оба делали вид, что дремлют, а сами сквозь ресницы любовались друг другом. Им все казалось необычайно важным и значительным — нестертые следы варенья за ухом Мэй, желтый листок, запутавшийся в волосах Эрвинда, светлая полоска на лбу, где была повязка. Волны тихо постукивали в борта лодки. Солнцем пахла все кожа Эрвинда, волосы Мэй, руки, одежда.
— Эрвинд!
— Что, маленькая?
— Теперь ты будешь королем?
— Прости, голубка, но мне нравится быть просто мужем королевы. Я не карьерист.
— Я не шучу. Я придумала, как все сделать, ты только скажи, что согласен. Ну пожалуйста, скажи, что согласен. Что тебе стоит? — Она запустила руку в его черные жесткие волосы и легонько дернула.
— Ой! Ну хорошо, согласен, уже согласен.
— То-то. Ты самый лучший муж на свете и будешь чудесным королем.
Вдали все-таки появилась пристань с тоненькой темной фигуркой — верный Теодор стоял на страже.
— Черный гений ждет нас, — сказал тихо Эрвинд, и Мэй вдруг показалось, что он говорит вовсе не о Теодоре.
Она вздрогнула и изо всех сил вцепилась в запястье Эрвинда. Неожиданно она поняла, что сейчас им снова придется расстаться.
Дневник Теодора
Здесь безумные не только дни, но и ночи. Даже если вечером все уходят на праздник, а Эрвинд ложится спать, это не значит, что до утра ничего не случится. Правда, я еще на что-то надеялся, когда закрывал окна, но я же известен своей наивностью! Часа в три ночи меня растолкали и сообщили, что посол оторвет мне голову, потому что Эрвинд в одиночку бродит по городу. Я даже не разобрал, сколько их было, так быстро они умчались — допивать.
Встал, оделся, пошел посмотреть, что там с Эрвиндом, может, ему моя помощь уже не понадобится. Он в ней действительно не нуждался — спал как младенец, невинный и очень довольный собой. Если такие бывают. Повязка сбилась, какая-то черная тряпка висела на ухе — просто смех сквозь слезы. Я постоял, полюбовался этой картинкой и пошел к себе. Отругать его успею и утром. В детстве его явно недопороли, теперь приходится исправлять недостатки королевского воспитания. Пока, правда, безуспешно.
На рассвете стали возвращаться тарды. Все время хлопали двери, выспаться снова не удалось. Зато ближе к полудню, когда все уже разошлись по комнатам, я услышал, как тихонько заскрипела лестница — кто-то тайком уходил из посольства. Я сразу понял — кто. Вышел и спросил:
— Куда это ты собрался?
Эрвинд замер, зажав сапоги под мышкой, посмотрел на меня сурово и прошептал:
— Тихо! Перебудишь всех!