Для пущей убедительности он приложил палец к губам, и сапоги с грохотом покатились по лестнице. На его счастье, никто не проснулся.

— Я пойду с тобой. И не вздумай отказываться. Я сумею поднять тревогу.

Он вздохнул покорно, уже не таясь, сбежал вниз, обулся, и мы пошли.

Всю дорогу он косился на меня, надеялся, что сжалюсь и поверну назад. Балда. Что мне там делать?

Город завален мусором: бумажки, тряпки, объедки, бутылки. Асенам придется долго наводить порядок.

На пристани Эрвинда поджидал тот асен-император. Они о чем-то говорили на своем языке, Эрвинд то и дело оглядывался.

Я присел в стороне на кучу бревен. Было очень хорошо. Тишина, ясное небо, река катает гальку. Я не сомневался, что Эрвинд ждет королеву. И не ошибся.

Она прибежала запыхавшаяся, раскрасневшаяся, и он прямо на глазах у всех ее обнял. Они стояли и целовались. Я должен был сгореть со стыда, а я сидел и любовался ими.

Они были совсем не похожи на себя вчерашних. Она больше не была королевой — просто женщина, доверившаяся мужчине. Он больше не был насмешником и шалопаем — он был тем мужчиной, который брал на себя все заботы. Только теперь я вспомнил — я ведь не старше его.

Наверное, это и есть та самая любовь, от которой теряют голову и перестают понимать, что делают. Это прекрасно, но и страшно тоже. Они, не задумываясь, могли бы сейчас шагнуть в пропасть, да что там «не задумываясь» — не заметив этого.

Потом они сели в лодку, чинные и благонравные, «император» оттолкнулся веслом и помахал мне. Не было их долго. Я дремал на солнышке и ни разу не вспомнил про посла. Мне было хорошо, потому что было хорошо им. Потому что Эрвинд был моим младшим братом, а она — девушкой, на которой он женится. У них свои законы, и если нет гостей, то это еще ничего не значит.

Я растянулся на бревнах и закрыл глаза. Все-таки здорово я вымотался за последнее время. Странно, я очень люблю свою жену, всегда ее любил, но никогда не стояли мы вот так… Нет, в самом деле, странно, ведь именно мы, цереты, избранный Богом народ. Или… Или так Он наказывает их? Но ведь это жестоко. Вот сейчас они вдвоем, а в следующий миг все кончится, как и не было. Может быть, я придумываю все сам? Господи, сделай так, чтобы они никогда не узнали, что это — твоя кара, твое наказание. Если хоть кто-нибудь может быть счастлив здесь, то пусть это будут они! Наверное, никто еще не обращался к Богу с подобной просьбой. Может быть, поэтому он услышит ее?

Наверное, я задремал, потому что говорил со своей женой. Не знаю о чем, она что-то ласково шептала и ушла только тогда, когда днище лодки заскрипело о камни.

Они вернулись. Эрвинд попрощался с Мэй. Они светятся, когда смотрят друг на друга. Эрвинд всю дорогу молчал, только поглядывал на свое (или ее) кольцо и улыбался. Когда мы подошли к посольству, он остановился, схватил меня за руку и сказал с угрозой:

— Если проболтаешься…

— Сними кольцо, — ответил я.

Не было ни сил, ни возможности рассердиться. Хотелось похлопать его по плечу и сказать, что все будет хорошо. Но я сам в это не верю.

Пришли мы вовремя. Господин посол снова изволил искать меня. Не из-за Эрвинда, из-за похмелья. Я отправился его лечить. Эрвинд рвался помочь, уверял, что у него выйдет гораздо лучше, потому что, видите ли, я никогда не напивался по-настоящему.

На это я ответил, что голову мне тоже ни разу в жизни не пробивали. Он одобрительно хмыкнул и отправился к себе — вспоминать свою Мэй.

Если мне кого и хочется отравить, так это господина посла. До Императора, увы, слишком трудно добраться.

Глава 7

Дневник Теодора

Посол подозревает, что мы с Эрвиндом сговорились. Иначе зачем бы ему тащить меня на бал, а Эрвинда оставлять в посольстве.

Мне он сказал:

— Тебе пора поближе познакомиться с королевой. Иначе она не пустит тебя принимать роды. Надеюсь, ты все понимаешь.

Я все прекрасно понимаю: и то, что я у них в руках, и то, что получаю огромное удовольствие, обманывая их. Я пожал плечами и отправился переодеваться.

За стенкой посол говорил Эрвинду:

— Прошлый раз вы, кажется, снова были нездоровы. Вам нет необходимости идти со мной.

Эрвинд возражать не стал. Господин посол всю дорогу пытался понять, кто и где его дурачит, и больше ни о чем не был способен думать. Только этим я могу объяснить его приказ, отданный Гуннару: быть сегодня остроумным с королевой.

Танцевали они все в той же парадной зале. Я выбрал уголок потише и спрятался там от асенских красавиц. Совершенно невозможные женщины. Чем хуже говорят по-тардски, тем больше желания общаться со мной. Нет, они красивы и милы, но при чем тут я? Еле отбился.

Нет, я не могу сказать, что это был скучный вечер. Наоборот, слишком веселый. Эти асены…

Мэй снова изо всех сил изображала королеву. Это ей совершенно не идет. Она пыталась показать, как ей хорошо, как все вокруг замечательно, какое огромное впечатление производит на нее Гуннар. Но пальцы ее трепали конец пояса и даже вырвали пару нитей из кистей. Она ждала Эрвинда, а когда поняла, что он не придет сегодня, чуть не заплакала, но продолжала улыбаться. Я решил, что обязательно расскажу об этом принцу. Он, наверное, с горя уговорил стражников поиграть с ним в карты и сейчас обчищает их кошельки.

Музыка тягучая, плавная, все разговаривают вполголоса, платья шелестят, этакий равномерный гул. Он меня убаюкал, я стал задремывать. Но тут в зале что-то произошло. Они стали гудеть по-другому: недоуменно. Я открыл глаза.

В зал вошел молодой человек, очень изящно, по-асенски одетый. Он все время щурился, смотрел как-то рассеянно, то ли важничает, то ли просто плохо видит. Да еще и шляпу на нос надвинул. Кстати, назвать его молодым человеком — явное преувеличение. Мальчишка. Он и бороду-то бреет для того, чтобы она быстрее росла. Но пары перед ним расступались.

Гуннар тем временем, кажется, придумал что-то остроумное и собирался поделиться этим с королевой. И тут перед ним вырос этот мальчишка асен. Отстранил Гуннара (и как отстранил: ладонью, одним движением, даже не прикоснувшись, словно боялся испачкаться!) и сказал громко:

— Я на минуту, ты сейчас закончишь.

И поцеловал королеву. Долгий был поцелуй. Хорошо хоть Эрвинда в зале не было. Затем, как и обещал, вручил бедную девушку Гуннару и выскочил в окно.

Тут все наконец очнулись. Посол требовал стражу, но Мэй, красная до ушей, сказала срывающимся голосом:

— Господа, вы забыли обычай!