Диалог завязался.
— Кто ты такой?
— Я путешественник. Я прибыл издалека.
— Да, это видно по твоему произношению.
— Что здесь произошло?
— Ты не знаешь о войне?
Могильщики переглянулись.
— Я прибыл издалека.
— Разве есть в мире место, где не знают о войне? Ты обманываешь.
То, что Вячеслава обвинили во лжи, не слишком ему понравилось. Кто знает, как здесь относятся к лжецам. Может, поедают их на завтрак. Сколько реальностей — столько и этических норм, он давно убедился в этом.
«Нормаль, что будет, если я расскажу им правду?»
«Оценка вероятности неблагополучного исхода — 16,378%»
Иногда Вячеслава, как всякого нормального человека, раздражала самоуверенность, с какой Нормаль определяла (с точностью до третьего знака после запятой!) вероятность неблагоприятного исхода для Красева при принятии им того или иного решения. Ну в самом деле, ну откуда можно знать с подобной точностью, что произойдет, если он расскажет этим вот странным могильщикам всю подлинную историю Путешественника по Времени? Быт этноса, проявляющий себя в архитектуре, в манере поведения, конечно же, многое может дать для анализа такой хитроумной системе, как нормализованное подсознание, но разве все однозначно, что скрывается за бытом и манерой поведения? Вспомним-ка Японию конца двадцатого века. Ну ладно, другого выхода нет, поверим Нормали на слово и скажем правду.
— Я прибыл издалека, — повторился Вячеслав и пояснил: — Я прибыл из другого времени.
Могильщики вновь переглянулись.
— Из Вчера?
«Нормаль, я не понимаю. Что значит „из Вчера“?
«Информации недостаточно».
Опять двадцать пять! Придется разбираться самому.
— Я не понял вас. Почему «из Вчера»?
Тут в разговор вмешался второй до того момента предпочитавший помалкивать могильщик.
— Он не может быть из Вчера. Вчера знают о войне.
— Откуда ты знаешь, что знают Вчера? — осведомился у него первый.
— Они передают информацию. Они чистят сектора. Они знают. Как можно не знать? — он сделал вполне характерный по-человечески жест, ткнув указательным пальцем в сторону одного из полуразрушенных небоскребов.
— Это верно, — согласился первый. — Но тогда откуда он? Из Завтра?
— На нем военная одежда Завтрашнего.
— Значит, он из Завтра.
«Какой-то у них занудно-выхолощенный разговор получается, — думал Вячеслав, следя за перипетиями диалога. Впрочем, здесь, скорее всего, сказывается несовершенство перевода. Линейная интерполяция — она и есть линейная интерполяция. Кстати, а что такое в их речи означает „Вчера“, „Завтра“, „военная одежда Завтрашнего“? Ощущение, будто они вкладывают какой-то особый смысл в эти временные наречия. Не тот смысл, который привык, скажем, вкладывать я. Ох уж эта мне семантика с семиотикой — беда и проблема любого литератора».
Могильщики продолжали свой спор.
— На нем военная одежда Завтрашнего.
— Значит, он из Завтра.
— Если он из Завтра, он должен знать о войне.
— Может быть, он обманывает.
— Зачем ему обманывать?
— Значит, у него есть интерес.
— Какой интерес в мире, разрушаемом Сферами?
— Ты — абсурд. Посмотри на его ноги.
Вячеслав, хотя и знал, что там увидит, но и сам невольно опустил глаза и посмотрел на свои ноги. На ногах были ботинки. Ну вот добрались наконец и до обуви. Да-а, тут уже не выкрутиться. Улика налицо. Какая воспоследует реакция?
Второй могильщик резко отшатнулся. Платформа за спиной дернулась ему в ритм.
— Ты — Сфера?!
Красев почувствовал себя не слишком уютно. Нормаль разъяснить смысл понятия «Сфера» не удосужилась. Могильщики — тем более. Но совершенно очевидно, что к Сферам последние относятся с опаской. И это либо некая «конкурирующая организация», либо некий противник, ведущий в этой реальности войну на уничтожение. Очень щекотливая ситуация обрисовалась. И если в своем мире Вячеслав Красев, благодаря новоприобретенным способностям, непринужденно избежал бы любой потенциальной угрозы, до Хроноколлапса включительно, то здесь, где даже Нормаль на прямо поставленные вопросы отвечает без заметной уверенности, он случайно и так же непринужденно мог неосторожным словом или действием спровоцировать конфликт и, как результат, вызвать непосредственную угрозу для своей жизни.
Впрочем, первый могильщик не стал дожидаться оправданий от Вячеслава. Он повернулся к своему напарнику и, уперев руки в бока, безапелляционно заявил:
— Ты — абсурд абсурдов. Сфера — это Сфера, а он — человек.
Красев, впрочем, решил, что самое время и ему вставить пару словечек.
— Простите меня, — сказал он. — Я не умею хорошо по-вашему говорить. Я только понял, что вы принимаете меня за другого. Но я не Сфера, я действительно человек. Только прибыл я не из завтра или вчера, я прибыл из будущего, из очень далекого будущего, если вы понимаете о чем я хочу вам сказать.
Теперь и первый могильщик отшатнулся в сторону так, что, оступившись, чуть не упал.
«Нормаль, ты уверена, что перевела все правильно, о будущем?»
«Оценка неадекватности перевода — 23,446%»
Час от часу не легче, успел подумать Вячеслав, осознав, что допустил-таки некую ошибку, спровоцировав конфликт.
Но в ту же секунду могильщики без предупреждения проделали непонятную Красеву последовательность манипуляций. Они взялись за руки (причем, первый повернулся к Вячеславу спиной), глядя в глаза друг другу, присели на корточки, подняв сплетенные руки вверх и затянули длинную песнь, сопровождаемую невнятными подвываниями. Или, что вполне возможно, длинную молитву.
«Если, конечно, мне приходится наблюдать отправление религиозного обряда, — подумал Красев обеспокоенно, — а не ритуал по изгнанию демона».
«Нормаль, где перевод?»
«Структурно-лингвистический анализ. Представленный фонетический фрагмент не имеет общих структурных корней с лингвистической системой рассматриваемой реальности».
«С какой же тогда имеет?»
«Информации недостаточно».
«И в банке нет?»
«И в банке нет».
Последний ответ Нормаль дала как обычно сухо, но в самом его построении Вячеслав уловил некий оттенок язвительности, что для Нормали было, в общем-то, нехарактерно.
«Красев в Стране Чудес», — подумал он о себе с усмешкой.
Минут через пять могильщики, завершив свою песнь (или молитву?) громким совместным урчанием, наконец успокоились, встали к Вячеславу лицом и в полный рост, зачем-то спрятали за спиной руки и, кажется, не смея более поднять на него глаз, повели хором то, что Красев поименовал для себя ОБРАЩЕНИЕМ: