- Так это пока ты непосредственно раскрытием занимаешься. Ты ж пойми, мать, раскрытие убийства, особенно заказного или резонансного, - это политика. Политика - это игры, а в игры ты не играешь, поэтому он тебя боится, ты же неуправляемая совершенно. А аналитика - это совсем другое дело, это не конкретные преступления, а обобщения и прогнозы, с политикой не связанные. На аналитике ты не опасна. Сечешь?
- Ну, допустим, - осторожно ответила Настя. - Допустим, все так и есть, и реформа нашей конторы действительно пойдет по этому пути, хотя я лично очень в этом сомневаюсь, уж больно прогрессивно получается, прямо как в сказке. Помнишь, сколько лет Колобок мечтал, чтобы по каждой группе преступлений была своя аналитика, штатная, а не подпольная, как у нас в отделе? Жаль, не доработал он до этого светлого праздника. Допустим, все так и будет. И даже допустим, что начальником управления сделают нашего Афоню, ты плавно перетечешь на должность начальника одного из профильных отделов, а меня назначат в аналитический отдел на полковничью должность. Допустим. И что из этого следует? Почему нужно на ночь глядя мчаться ко мне домой с этими известиями? Ты используешь это. как повод, чтобы приехать, а потом потихоньку начнешь меня грузить обстоятельствами какого-нибудь убийства и втягивать в обсуждение. Этот фокус у тебя не пройдет, Коротков. Я тебя нежно люблю, но предупреждаю честно: не пройдет. Спасибо, что подвез. Тебя Лешка покормил?
- Покормил, - растерянно подтвердил Юра, обалдевший от такой резкой смены темы разговора. - А что?
- Значит, ты не голодный, законы гостеприимства мы соблюли. Все, солнце мое незаходящее, я пошла домой, а ты поезжай.
Она открыл а дверь и собралась выходить.
- Да погоди ты!
Коротков протянул руку и рывком захлопнул пассажирскую дверь.
- Куда это ты пошла? А я? Я еще не все сказал. Ты вот о чем подумай, подруга. Если тебе светит полковничья должность, то нет никакой необходимости заводиться с диссертацией, ты так и так получишь возможность заниматься аналитикой, которую любишь больше жизни, при этом ты останешься рядом со старыми друзьями - со мной, с Мишкой, с Серегой Зарубиным, тебе не придется менять коллектив, и будешь ты служить еще много лет. Ну?
- Что - ну? - тупо спросила Настя, хотя прекрасно понимала, куда клонит Коротков.
- Да бросай ты к чертовой матери эту наукообразную возню, выходи из отпуска и работай в свое удовольствие. А как Афоня выйдет в середине мая, поедешь отдыхать, Тепло уже будет, солнышко, поплаваешь, позагораешь, фруктов поешь. А?
Ну правильно, так и есть. Бросай науку, выходи преступления раскрывать, твое будущее мы обеспечим. Не мытьем - так катаньем, не дружескими просьбами - так начальственными посулами. Ах, Юрка, Юрка…
- Юрочка, - мягко произнесла она, снова открывая дверь, - я уже сказала: не пройдет. Я готова допустить, что все будет так, как ты говоришь. Но если ты действительно хочешь, чтобы оно именно так и случилось, то лучше мне быть кандидатом наук, причем именно в области аналитики и именно по части раскрытия убийств. Вот тогда у меня будет преимущество перед другими претендентами на должность.
- Да ты что, Каменская?! Пока ты будешь кропать свою нетленку, всех уже поназначают, ни одной вакансии не останется!
- А я не тороплюсь, у меня еще год с лишним есть. И потом, пока эта реформа развернется, пока все предложения десять раз обсудят, утвердят, пока всех за штаты выведут на два месяца, пройдет как минимум полгода. За это время я должна успеть сделать столько, чтобы никто не сомневался, что диссертацию я напишу и выйду на защиту. Ты меня понял, солнце мое? И не смей мне мешать.
Она поцеловала Короткова в щеку, вышла из машины и стояла на тротуаре до тех пор, пока красный «Форд» не скрылся из виду. Ей было одновременно грустно и стыдно.
Юрий не мог, да и не хотел отказывать отцу, когда тот попросил его встретиться с коллегой и рассказать о том убийстве. Нет, Юрий Назарович Бычков вовсе не жаждал делиться своими воспоминаниями и, главное, соображениями, но это самое нежелание и долгое молчание вконец вымотали его. Ему казалось, что он может не возвращаться к истории с убийством Танечки Шустовой до конца жизни, просто молчать, ничего не говорить и ничего ни у кого не спрашивать. Но в тот момент, когда раздался звонок отца с такой странной и неожиданной просьбой, он вдруг почувствовал, что надолго его не хватит. Пока еще он может держаться, но это пока, а что будет через год? Через два? Выдержит ли? И все-таки, когда к нему домой пришла рекомендованная отцом Анастасия Каменская, он промолчал. То есть рассказал все, что счел нужным, и упрекнуть себя ему было не в чем, потому что Каменскую интересовали характер Татьяны, ее вкусы, привычки, особенности мышления, а об этом Юрий Бычков мог говорить без волнения и страха. О том, что было для него страшным, она так и не спросила. А он не сказал.
Но на следующий день Каменская позвонила снова. И задала вопрос, ставший для Юрия Назаровича чем-то вроде детонатора.
- От ваших бывших коллег я узнала, что убитая Шустова была для вас близким человеком и вы даже жили вместе. То, что вы не сказали об этом мне, я могу понять, я для вас посторонняя, а вопрос интимный. Но об этом не знал даже ваш отец. Почему?
- Я ему не сказал, - коротко ответил доктор Бычков.
- Почему? - повторила свой вопрос Каменская.
И он решился.
- Я готов встретиться с вами еще раз, - сказал он.
…В 1997 году отец еще работал в уголовном розыске, и в июле его отправили в командировку в Краснодарский край, где работала большая оперативно-следственная бригада по какому-то сложному делу. Юрий в то время уже жил отдельно и в суть работы отца не вникал, знал только, что тот уехал и вернется не раньше, чем через месяц. И вдруг позвонила мать:
- Юрочка, у папы инфаркт, мне только что сообщили. Его положили в больницу в какой-то станице. Я немедленно должна ехать к нему.
Юрий заметался. Конечно, ему надо ехать вместе с матерью, самому на месте посмотреть, какие там врачи и какой уход, но у него в отделении тяжелые больные, которых он ведет, и несколько плановых операций.
Не отпустит его завотделением, это точно. Завотделением действительно Бычкова не отпустил, и аргументы привел такие весомые, против которых у Юрия возражений не нашлось.
- Ничего, сынок, я сама съезжу, инфаркт - штука давно всем известная, и все врачи даже в самых захудалых дырах знают, как его лечить. Главное - уход, а уж это я смогу папе обеспечить. Боюсь только, что с билетами будет проблема, ведь это южное направление, а сейчас разгар лета. Я поеду на вокзал и в авиакассы, попробую, а уж если нет, тогда придется подключать связи.
- Тут я смогу помочь, - заверил Юрий.
В шесть вечера он вернулся с работы, в восемь позвонил матери, чтобы узнать, удалось ли ей купить билет, но к телефону никто не подошел. Не сняли трубку в родительской квартире и в девять, и в десять, и в одиннадцать. «Может быть, она уехала? - подумал он. - Вдруг в кассе оказались билеты на отходящий поезд или на ближайший самолет? Но почему мама даже не позвонила? Совсем времени не было? Нет, не могла она просто так уехать, у нас в семье это не принято. Позвонила бы. А может быть, действительно не успевала? Мама - человек ответственный, а в поезде наверняка у кого-то из пассажиров нашелся бы мобильник, она бы уговорила дать ей позвонить, ведь всего-то на полминутки. А если она опаздывала на самолет, то в накопителе все равно пришлось бы ждать, и там тоже обязательно был бы кто-нибудь с мобильным телефоном. И потом, что же она, без вещей уехала? Вот так, в чем была, с одной дамской сумочкой? Или она на всякий случай собрала все необходимое и взяла с собой, когда поехала за билетом?