Три года они прожили в любви и согласии, функционер брал взятки и втайне от законной супруги строил кооперативную квартиру, в которую собирался въехать после развода вместе с молодой женой.
- Пока дом построится, как раз дочке исполнится восемнадцать, и можно будет развестись без скандала в парткоме, - объяснял он Верочке. - А иначе можно и должности лишиться, у нас там такие интриги подковерные…
Вера относилась с пониманием, насчет разводов при несовершеннолетних детях она была хорошо осведомлена. Когда потенциальный жених радостно сообщил ей, что был на собрании кооператива и что через два месяца дом сдадут и можно будет заезжать, она решила, что самое время завести ребенка. А чего тянуть-то? Ей уже двадцать два, через пару месяцев у нее будет свой дом и законный муж, так что самое время,
Сказано - сделано. Дом сдали с небольшой задержкой, да пришлось потратить еще некоторой время на дополнительную отделку и покупку мебели, так что в новое свое жилище Верочка въехала с шестимесячной беременностью. Дочери функционера как раз за несколько дней до переезда исполнилось восемнадцать, и через месяц после новоселья новоявленный Гамлет сделал своей любимой подарок - подал заявление о расторжении брака. Жизнь засияла для Верочки такими радужными перспективами…
Но перспективы эти потухли и рухнули в один момент. Не выдержав напряжения последних лет и издергавшись от всяческих переживаний, связанных с разводом и объяснениями с женой, функционер скончался прямо на службе от обширного инфаркта. На следующий день в новую кооперативную квартиру явилась его официальная вдова, которая оказалась вовсе не настолько несведуща в делах мужа, как предполагалось, и выгнала Веру вместе с ее беременностью. Квартира куплена в законном браке, так что никто, кроме вдовы и дочери, претендовать на нее не может. Вера пыталась скандалить, грозилась нанять самых лучших адвокатов, взывала к женской солидарности и демонстрировала огромный живот, но все было впустую. Вдова была дамой жесткой, решительной и вдоволь настрадавшейся в свое время от мужниной неверности, так что ни на какие уступки идти не желала. Более того, запретила Верочке появляться на похоронах и в качестве большого одолжения позволила ей пожить в квартире ровно неделю, пока не найдется, куда переехать. Но только неделю, ни днем больше.
- Ровно неделю, - повторила на прощание вдова, уже стоя в дверях. - В следующий четверг я приду сюда с милицией, и если ты, сучка, будешь все еще здесь, я тебя посажу за попытку кражи. Эта квартира принадлежит мне, ты не имеешь никакого права здесь находиться, и скажи спасибо, что я сегодня пришла без милиции.
Положение было пиковым. С родителями она порвала окончательно, когда три года назад переехала от них в съемную квартиру. Как и собиралась когда-то, на прощание высказала им все, что думала о них самих, о нищете, в которой, по ее мнению, они прозябали, и об их рабочей гордости. Сказанные ею слова были мерзкими и оскорбительными, но самой Верочке они казались правильными и справедливыми. Мать схватилась за сердце, отец же побелел и даже посерел и тихо, но четко произнес:
- Убирайся. И больше на наши глаза не появляйся. С этой минуты у нас больше нет дочери Веры. Сын Саша и дочка Катя есть, а Веры нет. Я вычеркиваю тебя из нашей жизни навсегда.
Вера тогда гордо удалилась, громко хлопнув дверью, ей казалось, что никогда и ни при каких обстоятельствах она не захочет сюда вернуться, и радовалась, что сбросила с себя эту тягомотную обязанность каждый день быть здесь, слушать опротивевшие голоса, произносящие опротивевшие фразы о девичьей чести и приличных кавалерах, помогать матери обслуживать ораву из девяти человек и по ночам просыпаться оттого, что мимо тебя кто-то ходит то в туалет, то на кухню попить водички. Ни разу за три года она не навестила родных и не позвонила им.
«Меня для них нет? - думала она с облегчением. - Тем лучше. Их для меня тоже нет и не будет конечно, три года - срок большой, и родители наверняка остыли и готовы уже ее простить… Но тут Вера, подумала о том, что им ведь отлично известно, где и кем она работает, однако за все три года они не сделали попытки найти ее, разузнать, как она живет, здорова ли. Значит, не простили. Значит, действительно выкинули из своей жизни. И если сейчас она принесет домой повинную голову, никто не кинется ей навстречу с распростертыми объятиями и слезами радости. Нет, ее не выгонят, все ж таки беременная, на большом сроке, ей дадут приют, накормят, уложат спать, а когда придет срок - отправят в роддом и потом примут вместе с ребенком. Но все это будет происходить в гордом молчании и холодном отчуждении. О, Верочка прекрасно знала, как умеют это делать ее непреклонные родители! И за меньшие провинности награждали они детей многонедельным молчанием. А уж тут-то… Однажды Вера в запале назвала отца дураком, так понадобилось два месяца, чтобы он отошел и снова начал с ней разговаривать, а ведь в тот раз, когда она покидала родительский дом, слова были сказаны куда более страшные и резкие. И случится все именно так, как они и предсказывали: дочка принесет в подоле, да еще от женатого мужика. Мало того, что гулящая, так вдобавок разлучница. Нет, такого мать с отцом ей не простят.
Вот в этих горестных раздумьях и застал Верочку высоченный симпатяга аспирант Лозинцев. Вера уже находилась в декретном отпуске, но сегодня пришла на работу в надежде поговорить с сослуживцами насчет квартиры, а вдруг да у кого-нибудь что-нибудь найдется такое, чтоб недорого или даже вовсе бесплатно.
- Ну, на первое время я смогу тебе помочь, - сказал Лозинцев, подумав всего минутку. - Переезжай ко мне, я сейчас у тетки живу, у нее большая «трешка», тесно не будет. Перекантуешься какое-то время, пока не решишь вопрос, а то ведь тебя и вправду с милицией выселять будут.
Верочка предложение приняла без колебаний, да и какие могли быть колебания в ее-то пикантном положении? На следующий день Андрей попросил приятеля с машиной помочь перевезти Веру с вещами, и началась у обоих новая жизнь. Вернее, они-то оба думали, что жизнь продолжается старая, просто с некоторыми временными нюансами, но оказалось что это надолго. Проблема жилья для Веры никак не решалась, да и не могла решиться, ведь шел 1985 год, когда жилье еще распределялось государством, получить комнату в институтском общежитии, имея московскую прописку, было невозможно, а на то, чтобы снимать квартиру, Верочкиной зарплаты машинистки ну никак не хватало, да и не так просто в те времена было найти эту самую квартиру. А тут и время рожать подоспело…
Из роддома Веру забирали две подруги и Андрей Лозинцев. И началось. Пеленки, соски, погремушки, подгузники, ночной плач, не дающий выспаться, сцеживание молока, детская кухня, мастит, вечно усталая и плохо себя чувствующая Вера, беспрестанно льющая слезы над своей порушенной жизнью. И Андрей, как в омут кинувшийся помогать несчастной и взявший на себя практически все хлопоты и заботы. Над диссертацией он работал в основном по ночам, к ребенку - девочке, которую Вера назвала Диной, - искренне привязался, но прошел по меньшей мере год до того дня, вернее, той ночи, когда Вера сама пришла к нему в комнату.