- Для поддержания разговора, - скрипуче захихикал Бычков. - Надо же было с чего-то начинать, так почему не с фамилии? Ну так что, возьмешь меня с собой?
- С удовольствием, дядя Назар. Как только Шустова мне позвонит, я дам вам знать.
Настя положила трубку поверх бумаг, разжала кулак, поставила перед собой Дедка.
- Какие наши с тобой годы, Дедочек? - вполголоса сказала она. - Смех один. Правильно дядя Назар говорит. И комплексное монографическое исследование мы с тобой сделаем. И диссертацию напишем. И даже защитим ее. И завтрак утречком приготовим, вкусненький такой завтрак, чтобы Чистяков был доволен и чтобы у меня появилась вера в то, что я еще что-то могу начать сначала и чему-то научиться. И знаешь, что мы еще сделаем?
Она выдержала паузу, словно давая Дедку возможность ответить.
- Мы с тобой завтра попросим у Чистякова машину и поедем к Лозинцевым на личном автотранспорте. Если, конечно, они согласятся меня принять. А если не согласятся, то я придумаю, куда можно поехать, на рынок, например, или в большой супермаркет за продуктами, и все равно поеду на машине. Потому что водить машину я умею, но страшно не люблю. А с этим надо как-то бороться. В конце концов, все же ездят, а я что, не могу? В семье есть машина, а я вечно делаю из Лешки извозчика. Это не дело.
- Ася, - раздался из комнаты голос мужа, - у тебя что, приступ шизофрении? Тихо сам с собою?
- Нет, - откликнулась она, - это мы с Дедочком беседуем.
- И о чем же, позволь узнать?
- Строим планы на завтра.
- Но ты уже не ревешь?
- Нет, я в порядке.
- Тогда ладно, - успокоился Чистяков и вернулся к своему докладу.
* * *
На следующий день, в воскресенье, 11 апреля, ровно в час дня Настя Каменская, с трудом разогнув затекшую с непривычки спину, вылезла из машины, припарковав ее в том самом дворе, где накануне они разговаривали с Инной Семеновной Шустовой. Бычков уже ждал ее, сидел на лавочке, дымил неизменным своим «Беломором». Однако если вчера он был в весьма потертом и видавшем виды плаще, надетом поверх джинсов и свитера, то сегодня Настя углядела под все тем же плащом нечто, напоминающее костюм. Подойдя ближе, она убедилась, что глаза ее не обманули, Никотин и в самом деле был при костюме и даже при галстуке. Одежда его не была сверхмодной даже лет десять назад, но зато тщательно вычищена и отглажена.
- Ну что, дочка? Готова? - спросил он, поднимаясь со скамейки.
- Готова. Можем идти. Да, пока не забыла, вот, держите. - Она вынула из сумки и протянула Бычкову кассету с фильмом «Слепая ярость». - Вы хотели на Хауэра посмотреть.
Никотин повертел кассету в руках, с любопытством вглядываясь в фотографии на обложке.
- И который тут Хауэр?
- Вот этот, - Настя ткнула пальцем в фотографию кадра. - Как, ничего?
- Ничего, - протянул Назар Захарович, - знатная рожа. А я его, оказывается, много раз видел, только не знал, что это он. Ну и скажи ты мне, что между нами общего? Чего эта шмакодявка, Юркина подружка сердечная, мне голову морочит? Глаза, глаза… - заворчал он, пряча кассету в безразмерный карман плаща. - Ничего похожего. У него глаза вон какие, голубые, яркие, бабы за одни только глаза должны за ним табунами ходить. А у меня что?
- А ну повернитесь, - нахально скомандовала Настя. - И кассету давайте сюда.
Она остановилась, внимательно всмотрелась в лицо Никотина, потом перевела глаза на фотографию актера.
- Все ясно, - наконец изрекла она с умным видом.
- Чего тебе ясно?
- У вас глаза победителя. Глаза человека, который не может проиграть по определению, потому что даже когда он проигрывает, он в конечном итоге все равно выигрывает. Кстати, у вашего сына глаза точно такие же. Неужели не замечали?
- Вот, и эта шмакодявка то же самое говорит… Сговорились вы, что ли?
- Да бросьте, дядя Назар, я с ней даже не знакома, и имени ее не знаю. Ее что, так и зовут Шмакодявкой?
- Никой ее зовут, - буркнул непонятно отчего рассердившийся Никотин. - Вероникой то есть. А шмакодявка - потому что молодая еще.
- Малолетка, что ли? - прищурилась Настя.
- Да прям, ей лет тридцать пять, что ли, или тридцать шесть, что-то около того.
- Интересно у вас получается. Если она в тридцать пять лет для вас шмакодявка, то я-то в свои почти сорок четыре кто?
- И ты шмакодявка, только Ника добрая, а ты злая.
Он неожиданно рассмеялся и ухватил Настю под руку.
- Ладно, пошли.
Дверь им открыли сразу. То ли ждали, то ли квартира была маленькой, а может, хозяйка в этот момент за какой-то надобностью находилась в прихожей. Настя уже разговаривала с ней по телефону и знала, что зовут ее Элеонорой Николаевной, что Андрея Николаевича, отца Кристины, и среднего сына, Ярослава, дома не будет, но зато будет старшая девочка, Дина, так что на все вопросы она надеялась получить более или менее полные ответы.
Элеонора Николаевна оказалась миниатюрной симпатичной женщиной, как Насте показалось, чуть за пятьдесят, с фигурой статуэтки и с точеными ногами, высоко открытыми довольно короткой трикотажной юбкой.
- Здравствуйте, - говорила Настя, проходя в квартиру и снимая куртку, - спасибо большое, что согласились встретиться с нами. Со мной вы уже знакомы, я - Каменская Анастасия Павловна, а это наш сотрудник…
Она собралась было представить Никотина, но он перебил ее и представился сам.
- Полковник Бычков, - коротко назвался он, и Настя несколько удивилась такой официальности. Почему звание и фамилия вместо имени и отчества? Ведь не в служебном кабинете они встречаются, а в домашней обстановке, Впрочем, у Никотина всегда были причуды, он вообще ни на кого не похож, такой особенный, не всегда понятный и всегда неожиданный. Ладно, ему виднее, пусть представляется как хочет. Бычков так Бычков, полковник так полковник, хоть генерал.
В прихожей было темновато, но Насте вдруг почудилось, что Лозинцева сильно побледнела и даже покачнулась. Чего она испугалась? Неужели разговоров о погибшей племяннице? Странно… Прошло три с половиной года, за такой срок уже и родные родители перестают падать в обморок при воспоминаниях о постигшем их горе, а уж тетка-то… Что-то тут неладно.
- Вы извините, у нас тесновато, общей гостиной нет, так что нам придется устроиться в моей комнате, - неуверенным, дрожащим каким-то голосом произнесла Элеонора Николаевна. - Или вы предпочитаете на кухне? Там есть стол, за которым мы все поместимся, и чай можно пить…
Голос ее сорвался, и Насте стало не по себе. Что это с дамочкой-то творится? Если уж ей так тяжело говорить о племяннице, то могла бы не соглашаться на, встречу, и дело с концом.