– Я боюсь, папа, – призналась Гизела тем же голосом, каким в детстве говорила, что боится темноты.
– А я только что подумал, что мы чертовски сглупили, что приехали сюда, – ответил сквайр. – Для чего мы могли им понадобиться?
– Давай вернемся, – предложила Гизела. – Поедем домой и пошлем записку, что мы больны.
– Слишком поздно, – тяжело вздохнул сквайр.
Экипаж тем временем остановился у освещенных дверей, и напудренные лакеи в малиновых ливреях уже спешили по ступеням, чтобы расстелить ковер и открыть дверцу.
Шагнув из кареты, Гизела задрожала мелкой дрожью, и вовсе не от холодного ветра, обдувавшего дом со всех сторон, а от собственных мыслей и страхов, от охватившей ее паники, так что ей захотелось куда-нибудь убежать. Но, как заметил сквайр, было поздно. Она вошла в дом. Лакеи выстроились в два ряда, гостей приветствовал мажордом, он подвел Гизелу к экономке в шуршащем черном атласе, которая ждала, чтобы проводить ее наверх снять накидку.
В камине огромной спальни пылал огонь. Большие канделябры освещали зеркало, украшенное золотыми купидонами, а в серебряный таз была налита ароматная вода, чтобы Гизела могла вымыть руки. Комната была такой прелестной, что Гизеле захотелось остановиться и рассмотреть ее как следует. Вместо этого она сбросила накидку, вымыла руки и торопливо глянула в зеркало с купидонами. Гизела слишком боялась, что увидит там собственную ничтожность! Она быстро отвернулась и с удивлением обнаружила, что экономка, довольно сурового вида, улыбается, глядя на нее.
– Вы выглядите очень хорошо, мисс, если будет позволено мне заметить, – сказала женщина.
Глаза Гизелы недоверчиво округлились, как будто она ожидала, что экономка над ней посмеется. Но потом она произнесла, нервно запинаясь:
– Спасибо! Вы очень добры… что говорите так.
– Не бойтесь, мисс, – успокоила ее женщина. – Сегодня не будет званого вечера. Только леди и джентльмены, которые живут в доме. Графиня очень ждет вас. Она сама мне сказала.
Совершенно ясно, кем была эта «графиня» – инкогнито, не составлявшее ни для кого секрета и служившее поводом для шуток.
– Благодарю вас, – порывисто проговорила Гизела. – Вы меня немножко успокоили, а то я так боялась.
– Я догадалась, мисс, – улыбнулась экономка и повела ее назад к главной лестнице, с верхней ступеньки которой Гизела увидела сквайра.
Он ждал ее внизу, в холле, стоя спиной к огню, и грелся. Спускаясь по лестнице, Гизела уловила запах оранжерейных лилий и еще какой-то более тонкий, незнакомый аромат. Весь дом, казалось, пропитывала атмосфера роскоши, но, кроме этого, в нем нашлось место и еще для чего-то чрезвычайно гостеприимного и успокаивающего, что помогло Гизеле справиться со страхами, вновь одолевшими девушку, когда настал момент встречи с императрицей и ее друзьями.
Мажордом распахнул массивные двери из красного дерева и объявил:
– Мисс Гизела Мазгрейв и майор Джордж Мазгрейв.
На секунду все поплыло перед глазами Гизелы: канделябры с зажженными свечами, повсюду расставленные большие вазы с цветами, полированная мебель, мягкие розовые и зеленые портьеры, узорчатый ковер под ногами. А потом, когда в глазах прояснилось, она увидела в дальнем конце комнаты императрицу в окружении своих друзей, стоящих возле камина с такой элегантной непринужденностью, словно они только что сошли с жанровой картины какого-нибудь живописца.
Идя по комнате, Гизела не сводила глаз с Елизаветы Австрийской. Если она казалась красивой в строгом костюме для верховой езды, то сейчас она была несравнимо прекрасней в бархатном платье темно-голубого, сапфирового цвета, отделанном горностаем и фестонами из бесценного венецианского кружева. Кружевная отделка начиналась от тонкой талии и переходила в огромный турнюр, который превращался на полу в изящный шлейф. На шее у нее было колье из сапфиров и бриллиантов, а серьги и браслеты из таких же камней сверкали и блестели при малейшем ее движении.
Но даже драгоценности бледнели перед великолепием ее волос, высоко зачесанных на голове в медную корону и ниспадавших по спине почти до самого пола. Она была так восхитительна, так прекрасна, что Гизела не могла оторвать от нее глаз и даже забыла поклониться, пока императрица не протянула ей руку, и тогда девушка присела в глубоком почтительном реверансе.
– Как я рада снова видеть мою добрую самаритянку, – сказала императрица. – Представь меня, пожалуйста, своему отцу.
Гизела поднялась и, запинаясь, произнесла обязательные фразы. Она была удивлена, увидев, как изящно отец приветствовал императрицу и как легко, без тени смущения, наклонился, чтобы поцеловать ее руку.
– Ваша дочь расскажет вам, какую услугу она оказала мне, – произнесла императрица.
– Благодарю за честь, ваше величество, быть приглашенным в ваш дом, – отвечал сквайр.
– Тс-с! – Императрица поднесла палец к губам. – Здесь я графиня Гогенемз. Нет больше императрицы, нет больше дворцового этикета, такого скучного и строгого. Я слышала, сквайр Мазгрейв, что вы отличный наездник.
– О нет, мадам, – ответил сквайр. – Просто скромный любитель охоты, один из тех, кто убежден, что любое охотничье угодье украсит такая блестящая и умелая наездница, как вы, мадам.
Императрица захлопала в ладоши:
– Прекрасная речь, сквайр. Кто теперь посмеет сказать, что заядлые охотники лишены изысканности? Но вы должны познакомиться с моими друзьями.
Она взяла Гизелу за руку и представила дам и джентльменов, стоящих вокруг. Там был принц Рудольф Лихтенштейнский, которого Гизела уже знала, два брата – графы Ганс и Генрих Лариш, барон Оржи, кроме того, два других джентльмена, чьи имена Гизела не смогла разобрать, и две фрейлины – графиня Фестетич и графиня Штараи.
– А теперь, когда вы все познакомились, – сказала императрица, – у меня для вас есть сюрприз. Сегодня приехал один человек, которого мы ждали только завтра. Он предупредил, что может опоздать на обед, так что нам придется подождать его несколько минут.
Императрица говорила очень оживленно, а потом, бросив взгляд на дверь, добавила с радостным восклицанием:
– Оказывается, он уже здесь! О, Бэй, как вы быстро!
По комнате шел человек, и Гизела с любопытством посмотрела на него. Она поняла, что это, должно быть, и есть тот самый знаменитый капитан Бэй Миддлтон, которого многие люди называли лучшим наездником Великобритании. Он выиграл свой первый стиплчейз в девятнадцать лет, а после того последовала серия блестящих побед на скачках. При рождении его нарекли Уильямом Джорджем, но все звали его «Бэй» [2] из-за каштановых волос и темного цвета лица.
Пока он шел навстречу, Гизела с удивлением отметила, что у него тонкое телосложение, но была в нем грация очень тренированного человека, который привык проводить в седле многие часы. К тому же он обладал привлекательностью и огромным обаянием.