Гизела пробудилась ото сна, когда горничная раздвигала тяжелые шторы на окнах. Весеннее солнце проникло в комнату и золотом разлилось по ковру. В первое мгновение девушка не могла понять, где находится, а потом с радостным волнением вспомнила. Она сейчас в замке Хок, в гостях у лорда Куэнби, под видом императрицы Австрии; пока ей удалось оправдать доверие, которым ее облекли, и не уронить достоинства императрицы.
Хотя вчерашний обед с лордом Куэнби проходил нелегко, а временами просто ужасно, в Гизеле жила уверенность, что за целый вечер он ни разу не подверг сомнению подлинность ее титула. А это, как она считала, было самым важным.
Минувшей ночью она долго лежала без сна, мысленно возвращаясь ко всему случившемуся накануне, снова содрогаясь при воспоминании о том, какие горькие обвинения были брошены ей в лицо, когда лорд поведал о событиях и лицах, совершенно ей неизвестных. Но он так ничего и не заподозрил. Его ни разу не удивило, почему она ему не отвечает, он не подумал, что за ее молчанием скрыта какая-то причина.
Гизела вздохнула с облегчением, а когда горничная поставила возле кровати элегантно сервированный поднос с утренним чаем, ей сразу бросился в глаза большой белый конверт с надписью «Графине Гогенемз».
Ее охватил минутный приступ отчаяния. А вдруг все-таки что-то случилось? А вдруг после бурной беседы вчерашним вечером лорд Куэнби решил бросить ей новый вызов, а потом, в точности как она, вспоминая их разговор, заподозрил что-то неладное? Почему она не сумела ему ответить? Почему она не сумела опровергнуть позорные обвинения в свой адрес? Чувство облегчения исчезло без следа. Она почувствовала, что дрожит, но, взяв себя в руки, не подала и виду.
– Как себя сегодня чувствует графиня? – поинтересовалась Гизела.
Мария, услышав, что к ней обратились, сделала быстрый реверанс.
– Ее по-прежнему лихорадит, фройляйн, – ответила служанка по-немецки, – а в остальном, как она говорит, ей немного лучше.
– Если лихорадка не прошла, ей не следует вставать, – сказала Гизела. – Передайте графине, что я позже зайду ее навестить.
Камеристка слегка смутилась.
– Было бы лучше, фройляйн, если бы графиня зашла к вам, – предложила она.
– Нет, нет, – решительно запротестовала Гизела. – Ей нельзя подниматься с постели. Я сама приду к ней.
Мария еще раз присела в реверансе и вышла из спальни. Теперь наконец Гизела осталась одна. Она протянула дрожащую руку к белому конверту.
Почерк очень характерный для него, подумала она. Четкий, прямой, все буквы выведены удивительно высокомерно. Все-таки было в нем что-то очень положительное, решила Гизела. Качество, которое она раньше никогда не встречала ни у одного мужчины. Можно возненавидеть его, но не заметить, проигнорировать – никогда.
Гизела развернула листок, слова расплывались у нее перед глазами, так она нервничала, так боялась. Потом прочитала:
«Мадам,
Мне кажется, вчера вечером я потерял рассудок, когда разговаривал с Вами. Быть может, Вы уже отдали распоряжение готовиться к отъезду, ведь я так плохо справился со своими обязанностями хозяина. Но позвольте мне просить Вас дать мне еще один шанс. Мне очень многое нужно Вам сказать.
Остаюсь преданным слугой Вашего Величества,
Куэнби».
Гизела дважды прочитала письмо, прежде чем до нее дошел его смысл. Затем она откинулась на подушку. Ей казалось, что она провела отчаянное сражение, из которого совершенно неожиданно для себя вышла полным и абсолютным победителем.
Что произошло? Почему вдруг такая перемена? Почему, обрушив на нее гнев и ненависть, теперь он готов был принести извинения, принизить себя, что вроде бы совершенно для него неприемлемо?
Гизела снова перечитала послание. Да, все верно. Она неожиданно улыбнулась. Впервые в жизни она сумела достигнуть того, чего хотела всем сердцем. Впервые в жизни она вступила в единоборство с изощренным мужским умом и при этом не чувствовала себя маленькой и ничтожной. Теперь она знала, что действовала даже лучше, чем могла надеяться. Только мысль об императрице поддерживала ее, заставляла невольно правильно себя вести, позволила быть не робкой и застенчивой, какой она себя обычно чувствовала, а спокойной, зрелой женщиной, которую все, даже самые злобные, домыслы оставляли равнодушной.
Гизела вдруг поняла, что должна не мешкая встать, одеться, спуститься вниз к лорду Куэнби и выяснить, что же все-таки произошло. Вместо страха она вдруг ощутила радостное волнение. Таких дней в ее жизни никогда не было, да и вряд ли, подумала она, они когда-нибудь повторятся. Она должна прочувствовать каждую минуту, насладиться каждой секундой.
Выпив чаю из тонкой фарфоровой чашки, она позвонила в колокольчик и вскочила с кровати. Прибежали Мария и Фанни.
– Вы ничуть не лучше императрицы, – проворчала Фанни с фамильярностью служанки, пользующейся полным доверием. – Из-за вас мы даже не успели позавтракать как следует. Еще слишком рано, в доме пока не готовы к вашему выходу.
– Я уверена, что ее величество уже была бы на ногах, будь она здесь.
– Она занималась бы гимнастикой, – согласилась Фанни. – Но вам физические упражнения ни к чему. Посмотри, Мария, какая прелестная фигура у нашей маленькой фройляйн! Изящная грация юности! Боже, как быстро она исчезает!
Гизела раскраснелась. Она никогда раньше не думала о своей фигуре. По правде говоря, в бесформенных, плохо сшитых платьях, которые ей приходилось носить дома, трудно было разглядеть, что у нее вообще есть фигура. Но когда на Гизелу надели восхитительный утренний наряд из изумрудного шелка, который Мария достала из гардероба, девушка увидела, что талия у нее такая же тонкая, как у императрицы, а плавные линии груди красиво подчеркнуты облегающим корсажем. Фанни прикрепила шляпку с зелеными перьями к ее искусно уложенным волосам. Кроме того, в уши ей вдели изумрудные серьги с бриллиантами, а к платью прикололи такую же брошь.
– Теперь вы готовы, фройляйн, – сказала Фанни, отступая назад, чтобы полюбоваться на свою работу.
– Ты думаешь, я выгляжу как надо? – забеспокоилась Гизела. – Помни, что лорд видел меня всего лишь при свете свечей. Возможно, днем…
Она не закончила фразу, но Фанни покачала головой.
– Вы очень похожи на ее величество, – заверила она. – Но… – смею ли я сказать? – ее величество пятнадцать лет тому назад.
– Императрица сейчас еще прекрасней, чем была тогда, – резко оборвала ее Мария. – Тебя в то время с ней не было, вот ты и не знаешь. Ты, как все недалекие люди, считаешь, что красота с возрастом проходит. А я говорю тебе, она становится более глубокой, так что красивая женщина с годами может быть еще красивее.
Гизеле нравилась преданность Марии.
– Императрица не могла быть прекрасней, чем сейчас, – сказала она, и Мария тепло улыбнулась в ответ.