Несмотря ни на что, Марта играла роль примерной супруги, ради детей – вот уж кто был ей в радость! Близнецы быстро выросли… и, когда им еще не было десяти, вдруг пришла бумага – почему это они не были внесены в списки «Гитлерюгенд»? Марта сама пришла в местной отделение «Гитлеровской молодежи», улыбаясь, повинилась перед югнедфюрером, мол – забыла.
– В следующий раз не забывайте, фрау Майер, – холодно предупредил очкастый молодежный функционер, наверное, гомосексуалист, нормальный бы мужик стал бы так разговаривать с очаровательной фрау? – В следующий раз подобная забывчивость может вам дорого стоить! Ну на первый раз… Документы на детей с собой?
Документы… Марта сейчас хвалила себя за то, что, почувствовав нагнетение расовой обстановки в стране, не будь дура, уничтожила все свидетельства своего наполовину русского происхождения – дарственную и все бумаги графини Изольды. Даже о том, что немного выучила русский – никому не говорила. Лишь попавшуюся на глаза маленькую фотографию отца не смогла выбросить – вклеила в альбом, пусть будет!
А детей у нее теперь не стало. Впрочем, не у нее одной. Если до десяти лет еще как-то можно было уберечь малышей от «Пимпфа» – совсем уж младшей организации, то, когда ребенку исполнялось десять – за ним тут же протягивались руки-щупальца «Дойче Юнгфольк», а с четырнадцати – собственно «Гитлерюгенд». Походы, песни, политинформации, сборы металлолома, спортивные состязания, строевые смотры, летние лагеря, различного рода кампании типа «помощи фронту» – родители практически не видели своих детей, словно жуткой Молох, их пожирало и перемалывало национал-социалистское государство. Родители могли и не быть убежденными нацистами, всего лишь обычными обывателями-попутчиками, но уже их дети… О, они боготворили фюрера и его идеи! Национал-социалистское воспитание в «Гитлерюгенде» было поставлено на широкую ногу. Тотально. Для всех и каждого. И, не дай бог, быть не таким, как все…
– А? – Фрау Майер оглянулась. – Вы что-то сказали, Отто?
Барон подвинулся ближе и пристально посмотрел прямо в голубые глаза женщины:
– Марта…
Он осторожно поцеловал ее в губы, и Марта отнюдь не сопротивлялась поцелую, в конце концов фон Райхенбах не был ей неприятен. Не сопротивлялась… до известной степени.
– Нет. – Она отстранилась, едва рука барона прикоснулась к пуговицам на ее платье. – Не сейчас…
– Я вам неприятен, Марта?
Женщина улыбнулась:
– Не все в жизни достается вот так, сразу, дорогой Отто. Давайте встретимся через неделю… Будет повод – мой день рождения.
– Вы приглашаете меня?! Не могу поверить!
– Почему бы и нет? Правда, не думаю, что смогу достать какие-то изыски.
Фон Райхенбах горделиво расправил плечи:
– А вот уж это беру на себя!
– Мне, право же, неловко…
– И ничего не хочу слушать!
– Только одно условие… Не приходите в этой форме!
Глаза барона полезли на лоб:
– Вас пугает форма офицера СД?
– Нет-нет, вы не так поняли меня, Отто, – лихорадочно кусая губы, поспешно произнесла Марта. – Просто… Просто мы с подругами хотим устроить нечто вроде костюмированного бала. Помните, как в прежние времена?
– Помню ли я? О, дорогая Марта! Я ведь вырос на этих карнавалах. – Фон Райхенбах мечтательно вздохнул. – Мой отец был большим любителем устраивать подобные праздники. Еще до Великой войны… Сколько же мне тогда было? Лет пять-семь, не больше. О, это просто чудо, что такая идея пришла в вашу прелестную голову! Вы сказали, на празднике будут ваши подруги?
– Да… две или три.
– Может быть, и мне захватить кого-нибудь из друзей? Поверьте, среди них есть весьма приличные и приятные люди.
Марта развела руками – ну уж раз позвала, так…
– Что ж, приводите.
Когда они спустились в столовую, Герхард уже сидел на диване, терпеливо дожидаясь фон Райхенбаха.
– Ну что, отыскал фотографии? – с улыбкой осведомился барон.
Юноша кивнул:
– Отыскал. Так мы уже едем?
– А ты хотел бы остаться на ночь? К сожалению, тогда я не смогу тебя подбросить – извини, дела.
– Да нет, что вы, господин барон. – Герхард поднялся с дивана. – Я вовсе не это хотел сказать. Я вот подумал… – Парень явно волновался. – Что хорошо бы… хорошо бы было устроить в лагере нечто вроде принятия лучших из лучших в рыцари. С костром, с плащами, под знаменем с черным тевтонским крестом.
– Ого! – Барон и фрау Майер переглянулись. – А у него мысли точно такие же, как и у нас! Хорошая мысль, Герхард. Думаю, ваш югендфюрер будет от нее просто в восторге. А если не будет в восторге, можешь обратиться ко мне. Знаешь, я бы даже помог вам, привез бы артистов… скажем, из Немецкой оперы! Все в средневековых костюмах, каково?!
– Блеск!
– То-то же! А ведь привезу, коль обещал… Ну прощайся с матерью, и идем. Пора.
Всю дорогу почти до самого лагеря Герхард молча сидел на заднем сиденье и думал о том, как лучше провести задуманное. Конечно, желательно ночью, при свете костра или – еще лучше – факелов. Правда, тогда фотоснимки могут не очень-то хорошо выйти. Придется снимать с магниевой вспышкой, а она выхватит из темноты лишь ближайшие метры. И все же было бы здорово. Герхард уже и подписи к снимкам придумал – «Новое» – к танку и «старое» – к «рыцарям» в тевтонских плащах и склеенных из картона шлемов. И еще… Он очень хотел, чтобы его самого тоже – пускай символически – приняли в рыцари, здоровская получится фотография – с горделиво поднятой головою, а крупным планом – сжимающая меч рука со старинным перстнем! Да-да, с перстнем! Он, конечно, большеват для тонких пальцев подростка, но точно старинный! И получен – вернее, обретен – Герхарду очень нравилось это слово – при самых таинственных, будоражащих воображение обстоятельствах.
А дело было так…
Как-то в конце марта, Герхард, засидевшись в библиотеке, опоздал на занятие по гражданской обороне. Можно было бы, конечно, прийти, проскользнуть тихонечко в актовый зал, если б не шарфюрер Хаст – больно уж тот был дотошным и прямо-таки болезненно подозрительным. Запросто бы заставил пробежаться в противогазе километров пять по раскисшему от беспрерывно льющих дождей стадиону. Оно Герхарду надо? Ясно, что нет. Но и прогул в личную карточку получать не хочется. Скоро конец учебного года, будут подсчитывать баллы – и что, опять плестись позади всех? Так ведь могут и в «Гитлерюгенд» не принять, скажут – а зачем нам нужны всякие там разгильдяи из «Дойче Юнгфольк»? Вот всех примут, а его, Герхарда Майера, – нет. И что тогда делать? Ну нет, принять-то, конечно, примут, да ведь придумают какие-нибудь испытания – типа кроссов, прыжков с третьего этажа или драки «до первой крови» – это только так называется «до первой крови», а на самом деле… Нет, нельзя было опаздывать, никак нельзя, да уж на больно занятный документ наткнулся Герхард в библиотеке. Один из орденских братьев, какой-то Альбрехт из Гогенхайма, докладывал о пойманном литовском шпионе, который оказался не только шпионом – но и колдуном, таинственно исчезнувшим от правосудия с помощью какого-то колдовского заклятия. Текст заклятия приводился ниже, и Герхард его дотошно переписал – «ва мелиск ха ти…» – ну и прочая труднопроизносимая белиберда. И тем не менее интересная.