– Это как? – заинтересовался Николай Силыч. – Эй, Надя, накрывай-ка пока…
– А так! – Иван деланно засмеялся. – Килограмм пшеничной муки первого сорта сколько стоит?
– Ну, не знаю… Рублей шесть-восемь.
– Правильно – семь. А второй сорт по пять семьдесят идет. Вот теперь и считайте, сколько получится, ежели тонну второсортной муки за первый сорт продать?
– Во что творят, суки торговые! – пошевелив губами, завистливо скривился Егоза.
– А кроме пшеничной муки, еще и ржаная есть, и макароны, и прочее… А еще с поясами можно хитрить – продавать по ценам третьего пояса – ну, это Крайний Север, он всегда дороже; а промтовары через сельпо пускать – тоже неплохой навар выйдет.
– Это ж какие деньжищи! – снова не выдержал Егоза.
– Помолчи, парень, – Силыч брезгливо повел бровью, не отрывая взгляд от Раничева. – Ты, чай, не один воровал?
– Да не один… Правда, попались, кого расстреляли, а я вот в бега подался. Да это известное дело было, во всех газетах писали… Последнее дело Вареного, может, вспомните?
Силыч повернулся к своим:
– А?
– Что-то такое припоминаю, – важно кивнул Егоза. – Вареный – это вроде пахан ихний.
– Не пахан, а завбазой, – поправил Раничев. – Вареный, Егор Кузьмич.
– Так я и говорю – вроде.
Николай Силыч вздохнул и спросил с тяжелым прищуром:
– Так что же ты, гость залетный, от нас, сирых, хочешь?
– Артефакты! – жестко отозвался Иван. – И как можно больше. Реализацию беру на себя.
– Арте – что?
– Артефакты. Старинные изделия, необязательно золотые, мечи, кинжалы, иконы…
– Ах, вон чего… Про них Викентий сказал?
– Он.
– Болтун! Да не смотри ты так, Надя, я говорю, что есть.
Есть у нас агроном,
Эх, да косы длинные.
– гнусаво пело радио.
А в глазах – бирюза,
Да зовут Галиною.
– Надежда, накрывай на стол. Ну что сказать? – усмехнулся Силыч. – Может, и сладим мы с тобой дела. Только сперва, не взыщи, проверим.
– Проверяйте, – Иван пожал плечами. – Так ужинать будем или как?
С крыльца вбежал Генька, швырнул на диван портфель, поздоровался:
– Здрасте все, – с Силычем наособицу. – Здравствуй, дяденька Николай Силыч.
– Здорово, Геньша. На вот тебе подарочек, – бандит вытащил и кармана пиджака плитку шоколада.
Мальчишка обрадовался и, поблагодарив, убежал в спальню. Надежда, пряча усмешку, с укоризной покачала головой:
– Балуешь ты его, Николай Силыч.
Егоза с Кощеем вышли в сени покурить.
– Не нравится он мне, – услыхал Иван хриплый голос Кощея. – Больно лощеный.
– А что ты хотел? – Егоза засмеялся. – Торгаши…
Я глаз не мог закрыть,
Я думал – что же будет,
Если станут пить
Чуть больше наши люди,
И какой ущерб огромный понесет страна
От этой водки и вина.
Андрей Макаревич
Блюз о безусловном вреде пьянства
…они все такие!
На следующий день Раничев купил-таки себе гитару. Не вынесла душа поэта… Улегся на софе в мансарде, тронул пальцами струны:
У беды глаза зеленые…
На звуки музыки заглянул любопытный Генька – как раз прибежал из школы. Увидев постояльца с гитарой, удивленно вздернул брови:
– Ой, дядя Иван! Вы и на гитаре играть умеете?
Вместо ответа Раничев заиграл перебором что-то из Франсиса Гойи. Играл, а тихонько присевший на краешек софы Генька, раскрыв рот, слушал. Дослушав, похвастался:
– А я ведь тоже петь могу! Хотите, спою?
Иван кивнул:
– Давай.
Мальчик подошел к окну, повернулся и, набрав в грудь побольше воздуха, затянул:
Ра-а-асцветали яблони и груши,
Па-а-аплыли туманы над рекой!
Раничев тут же подыграл и даже чуть-чуть подпел:
Выха-а-адила на берег Катюша,
На широ-о-кий берег, на крутой.
Так и спели, дуэтом. Генька раскраснелся, вновь уселся рядом, заглянул в глаза:
– Дядя Ваня, а вы меня играть научите?
– А запросто! – хохотнул Иван. – Слух у тебя есть, пальцы длинные. Эвон прямо сейчас и начнем… Смотри – вот лады, вот колки, вот струны. Зажимаешь здесь, здесь и здесь…
Пока мальчик тренировался, Раничев не молчал, а исподволь выспрашивал про всех участников шайки. Как он понял, Генька и не подозревал, чем занимается родная мамаша и откуда у нее деньги на фотоаппараты и прочее. Вернее, не то чтобы не подозревал, но в силу своего юного возраста как-то не очень над всем этим задумывался. Ну есть в доме достаток – и есть, плохо, что ли? Бандитов он считал хорошими приятелями Викентия – «маминого друга», действительно немало сделавшего для Надежды, и вот, сгинувшего невесть где. Что же касается остальных бандитов, то мальчишка уважал лишь Силыча и еще какого-то Николая Иваныча – «дядю Колю», «спалившегося» – как про него говорил Силыч, и сидевшего сейчас в местной КПЗ. Что же касается Кощея и Егозы, так их Генька на дух не переносил, и, его бы воля – не пустил бы и на порог, особенно – Кощея.
– Знаете, дяденька Иван, он часто у нашей школы на скамейке сидит, смотрит.
– Ну и что? Смотрит. Запрещено, что ли?
– Да ведь он не просто так смотрит, высматривает. Ребята говорили – разные гадости предлагает, правда, не за так, за деньги.
– Это хорошо, что за деньги.
– Смеетесь! Видели, как одного пацана-третьеклассника однажды в подвал повел… Да и меня как-то зажал на веранде, ощупал всего… пальцы у него такие противные, липкие, брр… Я даже маме не рассказывал, стыдно!
– Еще раз пристанет, скажи, – Раничев серьезно посмотрел на мальчишку. – Только не маме – мне. Договорились?
– Договорились, дядя Иван!
– Ну а что этот, фиксатый?
– Егоза? Дерьмо парень. Фартовый, плюется все время – а сам, знаете, как перед Николай-Силычем лебезит? Выпендривается много, понтит, а сам – шестерка шестеркой.
– А Николай Силыч, значит, человек хороший?
– Изо всех этих – да, – Генька кивнул. – Хотя тоже… Иногда так зыркнет! Дядя Иван, у нас в школе через неделю праздник – День рождения комсомола, вот бы мне к этому времени хоть что-нибудь на гитаре выучить?
Раничев усмехнулся: