— Но-но! Ишь, расплевался тут. Смотри у меня!
Амфоры, конечно, смердели, даже Виталий закрыл нос и, покосившись на идущую рядом Алезию, тихо спросил:
— И где ты только их раздобыла-то?
— Через девчонок, покупательниц. Одна дочка лавочника обмолвилась про старые амфоры, мол, некуда девать… Ну остальное я придумала. О боги, боги… если б не эти псы!
Оказавшись в доходном доме, гладиатор отыскал хозяина и, сунув ауреус, попросил подержать старые амфоры на заднем дворе у выгребной ямы.
— Слушай, Тибуртиус, будь другом… Наш новый господин уж очень просил. А завтра мы их вывезем, не сомневайся.
Спрятав золотой в мешочек-кошель на поясе, Тибуртиус отмахнулся и побежал к клиентам. Вышедший на улицу стражник деловито расположился у входа. Сквозь распахнутую настежь дверь было видно, как садилось солнце.
— Эй, малый. — Беторикс ухватил за рукав туники пробегавшего мимо Тита. — Веревка срочно нужна, крепкая и длинная. Плачу сестерций! Принесешь получишь еще один.
— Понял! — Спрятав монетку за щеку, Тит скрылся на кухне, где-то за скворчавшей плитой, и тут же вернулся уже с веревкой в руках. — Вот! Давай сестерций, господин Те…
— Тсс! — Молодой человек едва успел зажать парнишке рот. Не хватало еще, чтобы в таверне услышали его имя! Как раз тот случай, когда слава вовсе ни к чему. — Вот тебе твой сестерций.
Подмигнув мальчишке, он быстро зашагал к лестнице, к уборной, где ждали Алезия и юный галл. Еще издали помахал рукой, улыбнулся.
— Бросайте ваше гиблое дело. Нам туда.
Гладиатор первым поднялся по лестнице, товарищи за ним. Алезия, видать, уже успела коротко разъяснить галлу, что к чему, и тот не задавал лишних вопросов.
— Так… — остановившись напротив второго этажа, Виталий обернулся. — Здесь слишком шикарно, могут поднять шум… Здесь… — Он замер напротив третьего. — Как-то ни то ни се… А вот тут… — беглецы наконец добрались до четвертого, — думаю, в самый раз! Слышите?
— Ах ты, подлая гадина! — доносились разухабистые голоса из комнат-клетушек.
— Ты кого гадиной обозвал, волчина гнусный? Да я тебя!
— Эй-эй, уши-то отпусти… уши-и-и-и…
Где-то скандалили, а где-то уже дрались.
— На тебе, на! На!
А кое-где нараспев читали Вергилия:
Тут недавно вино по смоленым кувшинам
разлито,
Тут говорливый журчит светлой струею
ручей! [3]
Между прочим, очень даже неплохо читали, Виталий когда-то на студенческом капустнике декламировал этот же стих, но гораздо хуже.
— Уши, уши! Пусти-и-и-и-и!!!
— Во! — во весь рот ухмыльнулся Беторикс. — Нам точно сюда. Можно в эту комнату.
И постучался:
— Эй! Хозяева! Квартиросъемщики! Ку-ку! Это из коммунальной службы пришли! Вы за ноябрь задолжали за электричество и горячую воду!
Виталия понесло, прямо как Остапа Бендера: видать, на нервной почве. Тут главное — быстро говорить, неважно что, лишь бы открыли.
К большому удивлению Беторикса, основной смысл его тирады за дверью поняли.
— Никому мы ничего не должны! — отозвался грубый мужской голос. — Пошли в овечью задницу!
— Ах, даже в овечью! — ухмыльнулся Виталий. — Совсем господа квартиросъемщики обнаглели, открывать не желают, хоть вызывай полицию. Ладно, попробуем вот сюда… Тут и дверь приоткрыта! Сальвете!
Сделав первый шаг, гладиатор замер на пороге в некотором смущении. Большую часть узенькой, словно пенал, комнаты занимало такое же узкое ложе, на котором увлеченно предавались любви двое юношей. В углу пыхтела жаровня, с закопченного потолка свисал светильник на длинной ржавой цепи, узенький деревянный ставень был снят с оконца — видать, парочке стало жарко. Любовь-то — она греет, это да…
— Сальве! — Перестав лобызать своего дружка, один из молодых людей обернулся и подмигнул, как ни в чем не бывало. — Заходи. Третьим будешь?
— Спасибо, в другой раз. Можно нам через ваше окошко пройти?
Окна частных римских домов всегда выходили во внутренний дворик, а вот доходных — куда угодно.
— Проходите, коли умеете летать, — усмехнулся парень, нисколько не удивившись самой этой просьбе.
— Нет, у нас веревка есть. Мы ее тут к ложу привяжем.
— К ноге только моей не привяжите, а то ведь вместе с вами улечу! А мне и здесь хорошо!
И двое на ложе вернулись к своим занятиям, что Виталия шокировало заметно больше, чем Алезию или юного галла. В римских провинциях тех времен гомосексуализм был делом самым обычным.
Первым за окном исчез Кари — его длинного полного имени Беторикс пока не успел запомнить. Растворился в сиреневых сумерках, словно и не было… В любую секунду ожидающий, что внизу возникнет шум погони, Беторикс напряженно ждал, но за окном было тихо. Вот веревка дернулась…
— Эй! — Алезия прикоснулась к его плечу. — Слышишь, по лестнице кто-то идет. Целая толпа!
— Следовало ожидать! Ну, не стой же!
Девушка проскользнула в окно — оно было узким, словно щель, и Тевтонский Лев усомнился, пролезет ли он сам? Плечи сдавило, словно в тисках. Не хватало еще тут застрять, как Винни Пух в кроличьей норе!
— Эй, парни! А ну, подтолкните-ка! И закройте наконец дверь на засов. Там какой-то хмырь по всем этажам шляется, говорит, любимого увели! Здоровенный такой мужик, руки — что кузнечные клещи.
— Это верно, Вериск! Узнал, где я! — не на шутку всполошился один из «голубков». — Давай-ка поскорее запрем дверь! И еще подопрем кроватью!
— Правильное решение! — горячо одобрил Беторикс. — Никому не открывайте! Вериск — он хитрая сволочь, если ему где не открывают, так притворяется, будто беглых рабов ищет! Вы не поддавайтесь!
Наконец Виталий с помощью парней протиснулся наружу, встал на землю, осмотрелся, свистнул.
— Мы здесь! — из-за угла махнул рукой Кариоликс.
— Ну, тогда побежали!
— А куда?
— Куда угодно, лишь бы подальше отсюда.
Беглецы свернули в небольшой проулок и понеслись во всю мочь, слыша, как позади нарастают крики и истошный лай.
— Быстро они спохватились! — выругался на ходу молодой галл.
— Могли бы и быстрее, но вот что действительно плохо — собаки.
— Вон, смотрите, повозка!
— Где?
— Да вон же! — Алезия показала на запряженную парой лошадей каррентум — легкую одноколку, стоявшую у какой-то харчевни.
— Но там же возница!