В рассветном полумраке виднелось жалкое убранство гостевой залы — скамейки, перевернутый стол, рассохшиеся бочки, явно служившие вместо стульев. И никого!
— Интересно, — вытащив меч, задумчиво промолвил молодой воин. — Куда это они все подевались… Ага!
Он наклонился, присел на корточки, провел по скамейке рукой и показал ладонь Виталию.
— Кровь. Хозяин и слуги, я так полагаю, убиты.
— Угу… — кивнул Беторикс. — Друиды зачистили следы.
— Но вход где-то здесь, я уверен!
— Десятник! — К Амбриконуму подскочил один из воинов. — Мы нашли на конюшне тела.
— Обезглавленные?
— Да.
— Значит, точно, здесь постарались друиды. Пойдем взглянем.
Конюшня находилась в дальнем углу двора, сразу за колодцем. Но ни лошадей, ни сена здесь давно не осталось, и о назначении этой убогой мазанки напоминала разве дубовая дощечка над дверью с изображением богини-лошади Эпоны.
— И здесь кровь. — Амбриконум осторожно потрогал дощечку. — А вот и тела.
Три обезглавленных трупа лежали в кровавой луже почти посередине конюшни. Жирные зеленые мухи, плотоядно жужжа, кружили рядом, ползали, потирая лапы. Висел застарелый запах навоза и крови.
— Их обезглавили уже здесь. — Помощник вельможи внимательно осмотрел тела. — И куда они дели головы? Понесли с собой через весь город? Эй, парни! Вы видели кровь во дворе?
— Нет, десятник.
— Так идите, гляньте еще разок.
Воины ушли, а Амбриконум невозмутимо обыскал трупы. Обнаружилось несколько золотых монет с портретом какого-то владетельного господина, которые он забрал себе.
— Если победим — пригодятся.
— А если нет?
— Уже и сейчас крыса ценится выше, чем горсть золотых, потому что ее можно съесть, а золото нельзя. Ну что, нашли что-нибудь? — обратился Амбриконум к вернувшимся воинам.
— Нет, крови там нет.
— Они отрезали головы, но со двора их не выносили… — Амбриконум снова задумался. Виталий уже начинал уважать этого парня — Камунориг не брал в помощники кого попало. — Значит, унесли с собой в храм, и вход в него где-то здесь, внутри.
— У местных друидов есть храмы? — удивился Беторикс.
— У этих есть. С тех пор как они расправились с мандубиями… Ага! — Амбриконум подозвал воинов. — Ты, Карвек, полезай в колодец и посмотри. А вы возьмите веревки и помогите ему.
— Думаешь, вход в храм — в колодце? — Тевтонский Лев с интересом заглянул в узкий и глубокий туннель. — Но там, похоже, вода.
— Вот сейчас и проверим. Карвек, внимательно обследуй все. Там могут быть боковые штольни. Дайте ему факел! И отойдите, не загораживайте свет. Ну? — Выждав некоторое время, десятник заглянул через край. — Что там?
— Пока ничего, — донесся голос разведчика, словно из преисподней. — Сейчас простучу стенки… Пусть меня немного поднимут.
Воины потянули веревки. Карвек находился в колодце долго и не спешил вылезать: тщательно все осматривал, измерил глубину воды, простукивал стенки. И вот наконец…
— Есть! Нашел, кажется.
— Так нашел или кажется? — Десятник вновь перегнулся через обложенный круглыми камнями край.
— Здесь дверь! Не сразу заметишь. И она заперта изнутри.
— Конечно, чтобы незваные гости не шлялись. Давай-ка, Карвек, вылезай. Я сам погляжу, — решил Амбриконум.
— Может, и я с тобой? — предложил Беторикс.
— Нет, мы там не поместимся вдвоем, будем друг другу мешать.
Десятник скрылся в глубине колодца, вот снизу донесся стук, потом голос:
— Дайте копье!
Виталий покачал головой: здесь больше подошел бы ломик. Впрочем, Амбриконум справился и копьем — немного погодя в колодце послышался треск и удовлетворенный возглас.
— Ну, вот и все! Теперь полезайте. Господин друид, ты первый?
— Да! — Беторикс с готовностью ухватился за веревки и ухнул вниз — едва не проскользнул мимо лаза.
Хорошо, Амбриконум ухватил за руку.
— Эй, эй, стой. Сюда давай!
Скорее здесь была не дверь, а круглый люк, сколоченный из крепких дубовых досок и запиравшийся изнутри на засов. Низкий — не разогнуться — подземный ход, изгибаясь, уходил куда-то далеко за пределы двора, а может, и города. По нему и пошли цепочкой: первым Амбриконум с факелом, за ним Беторикс с «макаровым», позади остальные. Двоих воинов десятник предусмотрительно оставил во дворе на всякий случай.
— Осторожно, — вдруг обернулся проводник. — Здесь обрыв. На вот, посвети. Держи факел.
Сказал и исчез — прыгнул вниз, будто в самую утробу земли. И все стихло.
Но вот снизу показалась рука.
— Давай факел! Здесь не так уж и высоко. Прыгайте.
Подземный ход пошел глубоко вниз, постепенно расширяясь и переходя в вырубленную в скале штольню. Кое-где появились ступеньки, а откуда-то сверху в некоторых местах лился тусклый дневной свет. Идти стало легче — высокие каменные своды, простор, под ногами твердый камень. На стенах все чаще встречались рисунки — скупыми красными штрихами кто-то умело изобразил рогатых богов, быков и героев.
Виталию показалось, что шли они целую вечность и прошагали километров десять, когда впереди показались желтые дрожащие отблески.
— Стоп! — обернувшись, шепотом приказал десятник. — Тушите факелы. Оставьте их здесь, запахи под землей разносятся далеко и быстро. Теперь идем, осторожно и тихо.
Но и без предупреждения воины продвигались, словно индейцы на тропе войны: след в след, дыша друг другу в затылок. Своды штольни вдруг резко ушли вверх и пропали во тьме, едва разгоняемой светом горящего внизу костра — такого большого, что тепло достигало даже укрывшихся за камнями воинов. Пахло похлебкой и еще чем-то вкусным, жареным мясом, что ли? А может, рыбой — костер горел на каменном мысу, глубоко вдающемся в широкую подземную реку. Пламя отражалось в черной как смоль воде. Нет, пожалуй, это озеро — вода была уж слишком спокойной, неподвижной. Дальний берег терялся во тьме, а здесь, на мысу, у огня толпились люди в длинных белых одеждах. Лица их скрывали серебряные маски, будто они таились даже друг от друга.
Это были друиды, кто же еще? Виталий насчитал с дюжину человек — не так много против десяти воинов, один из которых — бывший гладиатор. Но где же, черт побери…
— А вот и головы! — прошептал десятник.
Из-за скального выступа вдруг выплыла лодка с позолоченными бортами, утыканными длинными стержнями, каждый из которых венчала мертвая человеческая голова. Мужские, женские, детские; свежие, еще истекающие кровью, и старые, выбеленные временем черепа с вделанными в глазницы самоцветами. Общим число их было десятка два, и пахли они гнусно.