Снаружи уже вовсю гремела канонада, немцы добросовестно обрабатывали позиции стрелков и пограничников из полевых орудий и минометов. В ожидании окончания артналета в обнимку со своим ДП он устроился на дне стрелковой ячейки, рядом вторым номером примостился Тимур. Покопавшись в нагрудном кармане гимнастерки, извлек измятую пачку папирос, и, вынув одну, немного подумав, протянул пачку Карасеву. Андрей отрицательно покачал головой. В своей прошлой жизни он давно "завязал" с куревом, новый же его организм принадлежал спортсмену, и видимо поэтому, сию пагубную привычку до сиих пор не приобрел.
Близкий разрыв заставил парней пригнуться, что-то звонко щелкнуло по каске. Горячий, зазубренный осколок металла шлепнулся на землю рядом с сапогом. Второй снаряд рванул на бруствере где-то над головами, казалось, гора земли и мелких камней взмыла в небо, что бы обрушившись на бойцов, погрести их под собой. Страшный грохот больно ударил в барабанные перепонки и весь мир на какое-то мгновение погрузился во тьму.
Открыв глаза, первое, что он увидел - озабоченную, чумазую физиономию Галиулина, из глубокой царапины на щеке текла кровь, глаза совершенно безумные. Он, что-то кричал, беззвучно открывая рот, и весьма энергично тряс приятеля за грудки, так что голова Карасева болталась из стороны в сторону как у китайского болванчика.
С трудом освободившись от заботливого товарища, Андрей приподнялся. К его немалому удивлению все конечности были на месте, и пусть не очень охотно, но все-таки слушались своего владельца, видимых повреждений всего остального организма тоже не наблюдалось, вот только происходило все вокруг словно в немом кино. Старательно очистил от земли и песка пулемет, установил его на бруствере. Дальше все продолжалось по уже неоднократно виденному вчера сценарию, как только закончился обстрел, появилась немецкая пехота. Под прикрытием своих МГ, короткими перебежками густые цепи солдат в серых мундирах двинулись в атаку. Странно, в полной тишине привычно затрясся в руках ДП, фигурки врагов стали падать на землю, некоторые из них так и оставались лежать, другие поднимались и продолжали двигаться вперед. Внезапно "включился звук" и мертвая тишина наполнилась треском выстрелов.
- А-а-а - то ли крик, то ли вой, тонущий в грохоте стрельбы, покатился откуда-то с левого фланга. Навстречу серой волне наступающих из окопов, хлынула другая, защитного цвета.
- Наши пошли - Тимур, слегка трясущимися руками, примкнул широкий штык к своей самозарядке, и вдруг истошно завопив, что-то непонятное и нечленораздельное, оскальзываясь и скатываясь, полез из окопа.
Почему-то страшно боясь отстать, Андрей отбросил в сторону приклад "ручника", и ухватив ППД резко оттолкнувшись, одним рывком выскочил на разрушенный бруствер. Матерно, страшно ругаясь, трясясь от избытка хлещущего в кровь адреналина, он бежал вперед, видя перед собой только чью-то спину, затянутую в мокрую от пота защитную гимнастерку. Момент, когда эта спина почему-то исчезла из поля зрения, он пропустил, только почувствовал, что запутался ногами в чем-то мягком и живом, и теряя равновесие покатился вперед. Над головой что-то пронзительно свистнуло. Поднявшись на колени, в двух шагах перед собой, Карасев увидел рослого фрица, судорожно и растерянно дергающего затвор не раз виденного в кино и музее оружия.
Автомат сам собой задергался в руках, всаживая длинную очередь ему в грудь. Слух резанул чей-то истошный вопль. Слева, фашист остервенело колол штыком распростертое перед ним тело в защитной униформе. Одним прыжком Андрей оказался на ногах, и перехватив автомат как дубину за горячий ствол, обжигая руки, но совершенно этого не замечая, что было сил двинул врага по затылку. Не издав не звука, немец ничком рухнул на землю, его винтовка так и осталась, слегка покачиваясь торчать в теле мертвого бойца. Приклад Карасевского ППД от страшного удара разлетелся на куски. Едва успел отбросить его в сторону, как сильный толчок сбил его с ног и он вновь покатился по земле на этот раз, сцепившись в смертельных объятиях с новым противником. Тяжелая туша навалилась сверху, и Андрею с трудом удавалось удерживать занесенную над ним руку с ножом. Наконец изловчившись, он ударил лбом в переносицу немца и воспользовавшись моментом выхватил трофейный штык из ножен на поясе и несколько раз воткнул его в разом безжизненно обмякшее тело. Не успел выбраться из-под трупа, когда рядом со своим лицом, увидел ноги в коротких, пыльных сапогах.
Молодой, белобрысый парень, в чужой форме, с закатанными по локоть рукавами, ничего не замечая рядом с собой, азартно палил, куда-то от бедра, короткими очередями. Взмах и блондин с диким визгом повалился на землю, тщетно пытаясь остановить кровь, хлещущую из перерезанной бедренной артерии. Визг этот вскоре заглох, сменившись хрипами, после того как Карасев несколько раз ударил его ножом в грудь.
А дальше враги кончились. Не выдержав отчаянной резни рукопашной схватки, фашисты откатились, оставив за красноармейцами густо покрытое трупами поле боя. Вид нависшего над грудой безжизненных тел Андрея, в порванной гимнастерке, с головы до ног залитого кровью, немецким штыком, зажатым в побелевшем кулаке, с диким блуждающим взглядом широко открытых глаз был настолько жутким, что заставил вздрогнуть даже видавшего виды старшину Ковальчука, случайно оказавшегося поблизости.
Как он вернулся в свой окоп, Карасев совершенно не помнил, и вообще весь долгий день двадцать третьего июня остался в памяти бесконечной чередой вражеских атак и артобстрелов. Еще дважды дело доходило до рукопашной, он дрался прикладом, ножом, даже саперной лопаткой. Казалось, уже исчерпал весь свой лимит везения, но судьба почему-то была благосклонна к нему, и он снова и снова оставался живым и даже не раненым, ведь не считать же за раны бесчисленные синяки, ушибы и царапины, казалось сплошняком покрывавшие его многострадальную тушку.
После каждой своей атаки фашисты откатывались назад, оставляя тела своих мертвых солдат, но, так и не сумев сломить отчаянной обороны советских бойцов. Только спустившиеся сумерки принесли, наконец, отдохновение измотанным людям и истерзанной, изорванной земле.
Клочья утреннего тумана под первыми солнечными лучами тают между деревьев и кустов, прячутся в логах и оврагах, оседая влагой на траве. Утренняя свежесть холодит спину через влажную ткань гимнастерки, тяжесть ДП на плече ощутимо пригибает к земле. Андрей шагает в походной колонне на восток, туда, где отдаленным громом ни на час не умолкает канонада. Вокруг слышен только топот множества ног, бряцание оружия негромкие разговоры бойцов и мерное пофыркивание лошадей впряженных в громыхающие на ухабах подводы с ранеными. Батальон отступает.
Пограничники держатся тесной кучкой, несколько обособленно от стрелков. Перемотанный грязными, окровавленными бинтами, но неунывающий Галиулин, молчаливый и мрачный больше чем обычно Олексич, двое незнакомых Карасеву бойцов, и старшина Ковальчук, принявший командование группой. На двух крестьянских подводах мечущийся в бреду и беспамятстве политрук Рыбаков да еще восемь раненых, не способных передвигаться самостоятельно в сопровождении санинструктора. Это все, кто уцелели после жарких боев второго дня войны и отчаянного ночного прорыва.