— Может, все-таки удастся по-хорошему разойтись? — с надеждой спросил Вжик.
— Ох, не знаю, чего-то я сильно сомневаюсь. И Егор, как назло, в Еремеевке остался, пока еще гонец до него доберется.
— О, а это что за индюк там красуется? — неприязненно проворчал Алексей, указывая на блистающую металлом лат и богатым плюмажем шлема худощавую фигуру на носу лодки.
Словно услышав его слова, вышеупомянутый «индюк» выпрямился во весь рост и картинно поставил ногу на планшир шлюпочного борта, приняв горделивую позу. Между тем, повинуясь дружным усилиям гребцов, посудина приткнулась бортом к небольшому пирсу у подножия бастиона. Португалец с ловкостью опытного моряка перескочил на доски причала и остановился в ожидании, с любопытством разглядывая вал и грозно выглядывающие из его бойниц стволы орудий.
— Ну что, начальства нет, будем вести дипломатические переговоры сами, — пожал плечами Сергей, — пойдем, Леха, потолкуем с этим павлином, послушаем, что он нам споет. Якоб, ты португальский знаешь?
— Нет, толко немного по-испански.
— Ну, пойдем с нами, может, он тоже по-испански говорит, — предложил Емелин.
К счастью, как выяснилось, гость неплохо говорил на испанском языке. Надменно задрав голову, он заявил:
— Я — Пауэло Агейра, капитан флота его христианнейшего величества короля Португалии Мануэла. Кто вы такие и как посмели самовольно поселиться в его владениях?
— Здрасте сзади Новый год! — искренне удивился Алексей, когда голландец перевел ему вопрос. — Мы же первые сюда приплыли!
— Как это сказат? — невозмутимо поинтересовался Андрее.
— Скажи ему, что это наша земля.
— Эти земли лежат восточное папского меридиана, следовательно, должны принадлежать Португалии, — нахально заявил Агейра, — его величество простит вам ваши заблуждения и возьмет ваше жалкое селение под свою отческую опеку и защиту, если вы согласитесь признать его власть над собой. Кроме того, вы должны немедленно снабдить нас пресной водой и в знак покорности отдать мне все имеющееся золото, серебро и драгоценности. А также предоставить моим людям своих женщин, пищу и кров. В противном случае ваша судьба не завидна. Милость нашего доброго короля велика, а гнев его страшен.
— Во наглец! Да он с нами как с какими-нибудь дикарями разговаривает, — изумился Вжик, — у парня похоже крыша поехала от жадности. Внезапно возникшая и быстро прогрессирующая мания величия. Да плевать я хотел, чего ему там папа наобещал. Это наша земля, и он нас сильно недооценивает, если думает, что так легко можно эту землю к рукам прибрать.
— Да не совсем, — покачал головой Корнев, — похоже, он вполне трезво успел оценить наши возможности, сравнить их со своими и теперь считает, что может диктовать нам свою волю. У него больше орудий. Если весь огонь они сконцентрируют на центральном бастионе, перевес в бортовом залпе будет один к трем в его пользу. А пока они не сунутся в реку или пролив, два других наших укрепления их не достанут. Ему достаточно заткнуть пять наших бомбард, затем высадить десант (а на борту у них около сотни головорезов) и захватить бастион. Он — ключ ко всей обороне города. А у нас населения здесь всего две с половиной сотни, считая баб и детишек.
— А вот хрен ему! — возмутился Емелин. — Видно, он неправильно нас оценил. Пусть проваливает отсюда вместе со своим величеством и его милостями. Якоб, переведи, что такие требования мы считаем оскорбительными, и они должны немедленно уйти отсюда. Папа никакой власти над нашими владениями не имеет.
В ответ португалец только криво ухмыльнулся и заявил, что он уйдет, но потом вернется и не оставит от крепости грязных язычников, оскорбивших короля и папу, камня на камне, а затем погрузился в шлюпку и отбыл восвояси.
Пауэло Агейра поднялся на борт своего корабля. Праведный гнев душил португальского капитана. Эти грязные язычники не признают над собой власти папы, они должны быть наказаны и наказаны немедленно. Проклятье, как не хватает сейчас каравеллы Мигела Кортириала. Его судно отстало и бесследно исчезло где-то на севере. Теперь в его распоряжении всего две каравеллы и около трех десятков пушек. Но ничего, в противостоящем форте их всего пять, к тому же он прекрасно видел их расположение, Кажется, ему удалось усыпить бдительность язычников, они поверили, что португальцы уходят, а значит, не готовы к бою. В голову капитана пришла внезапная приятная мысль. Ведь его величество Мануэл I обещал подарить братьям Кортириалам открытые земли и острова. Быть может и ему, Пауэло Агейре, удастся урвать себе кусок здешней земли. К тому же крепость и поселение, судя по всему, не очень велики, а значит, есть шанс внезапным ударом сломить сопротивление немногочисленных защитников. Риск есть, но он вполне оправдан. Осталось только передать соответствующий приказ на соседний «Бальтасар».
Придя к такому выводу, Агейра больше не колебался ни минуты. На португальских судах подняли якоря, и, провожаемые тревожными взглядами с бастиона каравеллы, они покинули бухту.
На притихший залив опускалась темная штормовая ночь. Зябко кутаясь в плащи под пронизывающими порывами ледяного ветра, двое национальных гвардейцев городового полка Форта Росс тщетно пытались согреться у небольшого костерка. Старший наряда, худой седоусый крестьянин, отложив в сторону заботливо укрытую от дождя рваной дерюгой пищаль и протянув руки к скудным язычкам пламени, ворчал себе под нос проклятия сержанту Лацису. Именно благодаря проискам этого злокозненого гончара, которого глупые горожане очевидно по недоразумению избрали сержантом, он должен торчать на наблюдательном посту, расположенном на крошечном, открытом всем ветрам острове у входа в залив, вместе с этим бестолковым долговязым скандинавом. Конечно же, это месть за то, что в воскресенье на ярмарке прижимистый хуторянин Отказался покупать его жутко дорогие и кривобокие горшки, да еще и обхаял товар на весь рынок. И теперь вместо того чтобы, как и полагается почтенному главе семейства, отцу трех детей, владельцу хутора, пожалованного государем на правом берегу Благодатной, сидя в своем новом доме, пить теплое пиво перед очагом, приходится трястись здесь от сырости и холода. Черта с два он полезет на эту проклятую вышку. Кого бояться в такую погоду?
Напарник старого ворчуна, белобрысый молодой парень из гренландских переселенцев, завернувшись в форменный шерстяной плащ (за неимением форменной одежды они служили отличительным признаком национального гвардейца) дремал, безуспешно пытаясь свернуться калачиком и прижимаясь спиной к большому камню. Его алебарда лежала метрах в полутора от правой руки. Замерзшему часовому было лень менять позу и терять с большим трудом накопленное тепло, чтобы подтянуть оружие к себе.
Легкий шорох заставил ворчуна поднять голову. Привыкшими к свету костра глазами он стал пристально вглядываться в темноту, но так и не смог разглядеть темную фигуру, скользнувшую к нему с другой стороны. Блеснуло кривое лезвие ножа, и горе-охранник, булькая перерезанным горлом, стал заваливаться набок, невидяще глядя в темноту стекленеющим взглядом. Его товарищ умер, так и не успев открыть глаза.