А вот Черепанову стоило лишь представить, что его нынешние обязанности разрастутся до имперских масштабов, и сразу хотелось всё бросить и удрать куда-нибудь далеко-далеко. Он уже здесь, в Сирии, накушался властью выше крыши. А Рим — это вообще полное дерьмо. Даже вина выпить попросту не получится. Только после пары дегустаторов. Чтоб не отравили.
— Хватит с меня наместничества, — твердо произнес Черепанов. — С лихвой хватит. И мне не нужно, чтобы легионы пошли за мной. Вполне достаточно, чтобы они не пошли против меня. А если все же рискнут, то, уверен, братья-митраиты не оставят нас без поддержки. Особенно, если за нашей спиной будет реальная сила.
— Может, стоит уже сейчас, заранее, разослать письма этим самым братьям? — предложил Коршунов.
— Ни в коем случае! — возразил Черепанов. — Малейшая утечка информации — и я автоматически становлюсь мятежником. И хренушки мне тогда дадут империум. Да они лучше всю Сирию Ардаширу подарят. С Киликией и Палестиной в придачу. Так что давай-ка, Лёха, будем ковать железо в соответствии с технологическим процессом. И первый ход, — Геннадий повернулся к жене: — будет твоим, Кора. Нужен человек, который аккуратно довел бы до сведения Сената, что императорский приказ о «принесении извинений Ардаширу» должен быть осуществлен сенатором Оденатом. Дескать, наместник Геннадий Павел — человек военный, грубый и наверняка всё испортит. Да и честь дипломатического замирения с царем персов должна принадлежать благородному человеку, а не какому-то там бывшему варвару. Получится?
Корнелия задумалась…
Черепанов знал, что она активно переписывается со своими римскими знакомыми. Ей очень не хватало его, Вечного города. Не хватало своего круга общения… Не хватало столичной жизни, столичных праздников, театров, великолепных терм, столичных сплетен и интриг…
Кора — патрицианка. Она сама выбрала себе мужа. И — «где ты, Гай, там и я, Гайа». Она не жалела, но… Геннадий ее жалел. Кора была жительницей столицы, уехавшей с мужем-военным в далекий гарнизон. И она действительно тосковала…
— Да, — наконец сказал она. — Я напишу Цецилии. Она — весталка. Из рода Туллиев. Ее младший брат с недавнего времени заседает в Сенате и ищет дружбы с окружением моего брата. Он — подходящий человек.
— Отлично! — порадовался Черепанов. — Напиши ей — и мы отправим письмо по императорской почте с особым гонцом. Через две недели оно будет доставлено, а там уж — как получится. Думаю, месяца через два…
Получилось даже быстрее. Ответ пришел… Вернее, проявился уже через семь недель. Как раз за три дня до даты, назначенной Коршуновым для разрешения их спора с лидером армянских катафрактариев Меружаном. И это очень хорошо, что раньше, потому что посланцу Луция Септимия Одената совсем не стоило знать о том, что персидские катафракты, которых надлежало вернуть их царю вместе со всеми их побрякушками, давно увезены из Сирии и распродаются понемногу на рынках Киликии и Азии [65] . А их замечательные доспехи уже подогнаны под внушительные торсы германских варваров Коршунова.
День обещал быть жарким. Очень жарким. Утро тоже не подкачало. Пот по лицу — струйками. Подшлемник — хоть выжимай. А ведь на шлеме Коршунова — белый шерстяной кокон. Каково же его германцам, чье парфянское глухое железо уже четверть часа калится на утреннем солнце?
Армянам легче. У них — открытые шлемы. Хилый ветерок хоть как-то кожу охлаждает…
— Ну и жарища, — вздыхает Алексей. Косится на Агилмунда. Место примипила — в строю. Позади строя. Рядом с Орлом-Аквилой и трубачом. Сейчас брат-гот отступил от этого правила, остался в стороне. Управлять его катафрактариями будет инструктор-перс. Он справится лучше, а под закрытым шлемом всё равно не разглядишь, кто там командует.
— Да, — соглашается Агилмунд. — Немного снега не помешало бы.
— Не перегрелись бы наши на солнышке, — беспокоится Коршунов.
Агилмунд ухмыляется.
— Вут, — говорит он. — Вут, Священная Ярость Вотана кипит в них! Что им солнце?
Они говорят по-готски. Коршунов очень хорошо говорит по-готски, но мыслить по-готски так и не научился. Опять по себе меряет. А варвары — это другая порода. Жара, холод… Какая на хрен разница, если сейчас начнется драка?
— Красиво, — говорит Коршунов, с удовольствием оглядывая строй.
— Да, — вежливо соглашается Агилмунд. — Очень хорошие латы.
У него — другие понятия о красоте. Вот когда начнется рубилово, тогда да… Красотища!
Однако, время. Пора бы и начать.
— Мы кого-то ждем? — уже по-латыни интересуется Коршунов у Мания Митрила Скорпиона, избранного арбитром.
— Череп обещал быть, — сообщает префект Девятого Клавдиева. — Да вот и он!
Точно. Пылит по дороге колесница. А следом — дюжин пять конных.
Колесница — это новое увлечение Генки. Местное «Феррари» с «Мазератти». На хорошей дороге — километров под сорок разогнать можно. Если колеса не отвалятся.
В колеснице — четверо. Сам наместник, он же — возничий. Довольный, как слон. Если так пойдет дальше, не ровен час, пожелает повелитель Сирии и в призовых гонках участвовать.
«А вот хренушки! — думает Коршунов. — Костьми лягу — не дам!» Травматизм на гонках колесниц — процентов восемьдесят. Половина — с тяжелыми увечьями, а то и со смертельным исходом.
Колесница лихо слетает с дороги и, по-птичьи подпрыгивая, подкатывает в руководству: Коршунову, Агилмунду, Меружану, Скорпиону и остальным старшим офицерам, расположившимся вдоль старательно выровненного учебного полигона Первого Германского легиона.
В колеснице — Черепанов, Корнелия и (вот дурак, не догадался сам пригласить!) Алексеева Настя. И еще раб с опахалом, живой вентилятор, сейчас «выключенный». Размахивать полутораметровым опахалом и удерживаться на скачущей по буграм аристократической повозке не всякий циркач сумеет.
Всадники рассыпаются в стороны, выискивая свободные места. Это не охрана — городская элита, не желающая пропускать шоу. Как хорошо, что послы пальмирского Одената уже убрались к своему «папочке». С заверениями о том, что наместник Геннадий готов хоть сейчас отправить царю персидскому и пленников, и взятую добычу и целый мешок свитков с дипломатическими извинениями.
Нынче господа послы уже в Пальмире. А в Персию-Парфию, возможно, скачут гонцы «посредника» Одената с известием о том, что наглый наместник взят на поводок и покорно ходит на задних лапках по воле римских дрессировщиков.
Мечтайте дальше, господа!
Круто изогнутая, золотом горящая на солнце буккина яростно взревела.
— Ну что, — Черепанов подмигнул Алексею. — Проверят сейчас на вшивость твоих германцев!