Телефон умолк.
* * *
Когда Мэнкс дай отбой, Вик согнулась, задыхаясь, словно только что закончила долгую и яростную гонку. Ее плач был злобным, таким же физически трудным и изнурительным, как рвота. В сердце у нее был порыв схватить трубку и колотить ею о стену, но более холодная ее часть удерживала руку от этого.
«Если сходишь с ума, — услышала она голос отца, — то обрати это себе во благо».
Говорил ли он когда-нибудь на самом деле что-то подобное? Она не знала, знала только, что слышала его голос у себя в голове.
Когда она перестала плакать, глаза у нее были воспалены, а лицо горело. Направившись к раковине, она почувствовала, как что-то дернуло ее за руку, и обнаружила, что все еще держит трубку, прикрепленную к настенному телефону длинным черным шнуром, закрученным спиралью.
Вик вернулась, повесила ее на рычаг, потом постояла, глядя на диск набора. Она ощущала опустошенность и боль, но теперь, когда истерика миновала, она также чувствовала, впервые за эти дни, своеобразный покой, очень похожий на тот, что испытывала, когда набрасывала какую-нибудь из картинок «ПоискоВика».
Были люди, которым можно было позвонить. Было из чего выбирать.
В головоломках «ПоискоВика» всегда было много отвлекающей визуальной информации, много шума. Кульминация первой книги наступала внутри инопланетного космического корабля. ПоискоВик должен был пробраться через поперечное сечение звездолета, нажимая по пути на разные самоуничтожающиеся переключатели, и наконец достигнуть спасательной капсулы. Между ним и свободой были лазеры, запертые двери, отсеки с повышенной радиацией и злобные инопланетяне, похожие на большие кубы кокосового желе. Взрослым это давалось труднее, чем детям, и Вик постепенно поняла, что дело было в том, что взрослые всегда пытались увидеть свой путь до конца, а это было невозможно из-за чрезмерного обилия информации. Там было слишком много, на что смотреть, слишком много, о чем думать. Дети, однако, не стояли в стороне от головоломки и не смотрели на все разом. Они притворялись, что они и были ПоискоВиком, героем рассказа, находились внутри самой головоломки и смотрели лишь на то немногое, что мог видеть он сам на каждом этапе своего пути. Разница между детством и взрослой жизнью, убедилась Вик, состоит в разнице между воображением и отстранением. Меняя одно на другое, заблуждаешься.
Вик видела — уже, — что ей на самом деле вовсе не нужно искать Мэнкса. Это было так же безнадежно, как пытаться попасть в одну летящую стрелу другой. Он думал — она позволила ему так думать, — что она попытается догнать его с помощью своего моста. Но ей не нужно этого делать. Она знала, куда он направляется. Куда он должен попасть. Она могла направиться туда в какое угодно время.
Но это означало бы забегать вперед. До Страны Рождества было еще очень далеко, как в прямом, так и переносном смысле.
Ей нужно было приготовиться драться, когда она снова увидит Мэнкса. Она думала, что дело дойдет до его убийства, и ей требовалось узнать, как это сделать. Более того: стоял вопрос о Уэйне. Ей нужно было знать, останется ли Уэйн самим собой к тому времени, когда доберется до Страны Рождества, и носит ли то, что с ним происходит, обратимый характер.
Вик знала, кто мог бы рассказать ей о Уэйне, знала и того, кто мог бы сказать ей, как сражаться. Того, кто даже мог бы добыть оружие, которое понадобится ей, чтобы угрожать тому единственному, о чем Мэнкс явно заботится. Но оба эти человека пока тоже пребывали в будущем. Она увидит каждого из них по очереди. Скоро.
Прежде всего, однако, имелась девушка по имени Мишель Деметр, потерявшая отца, которой надо было узнать, что с ним случилось. Она уже достаточно долго остается в неведении.
Вик оценила взглядом, под каким углом падает свет из окна кухни, и решила, что время близится к вечеру. Небо было синим куполом, грозу, накатывавшуюся сюда, когда она прибыла, должно быть, унесло ветром. Если кто-то слышал, как взорвался баллон севофлурана, разделив Бинга Партриджа на две части, то, скорее всего, принял это за простой раскат грома. Она предположила, что пробыла без сознания часа три или, может, четыре. Взглянула на стопку конвертов на кухонном столе. Почта Человека в Противогазе доставлялась по адресу:
БИНГ ПАРТРИДЖ
25 БЛОХ-ЛЕЙН
ШУГАРКРИК, ШТАТ ПЕНСИЛЬВАНИЯ
Это будет трудно объяснить. Четыре часа — слишком мало, чтобы добраться из Нью-Гемпшира до Пенсильвании, даже выжимая газ до упора. Потом ей пришло в голову, что ей и не нужно это объяснять. Об объяснениях пусть беспокоятся другие.
Она набрала номер, который помнила наизусть.
— Да? — сказал Лу.
Она не была уверена, что ответит Лу, — думала, это будет Хаттер. Или, может, другой, уродливый коп с кустистыми белыми бровями, Долтри. Она могла сказать ему, где найти его зажигалку.
Звук голоса Лу заставил ее почувствовать себя чуточку слабой, на мгновение лишил ее уверенности. Ей казалось, что она никогда не любила его так, как он заслуживал, — и что он всегда любил ее больше, чем заслуживала она.
— Это я, — сказала она. — Они слушают?
— А, черт, Вик, — сказал Лу. — А как ты думаешь?
— Я здесь, Вик, — сказала Табита Хаттер, подключаясь к линии и к разговору. — Вы расстроили здесь целую кучу народу. Хотите поговорить о том, почему вы сбежали?
— Я поехала за своим ребенком.
— Я знаю, что есть вещи, о которых вы мне не рассказали. Может быть, боялись рассказать мне о них. Но мне нужно услышать о них, Вик. Чем бы вы ни занимались последние двадцать четыре часа, вы, я уверена, думаете, что должны были этим заняться. Я уверена, что вы считаете это правильным…
— Двадцать четыре часа? Что вы имеете в виду… двадцать четыре часа?
— Вот так долго мы вас искали. Черт знает что за исчезновение. Нам надо когда-нибудь поговорить, как вам это удалось. Почему бы вам не сказать мне, где…
— Прошло двадцать четыре часа? — Вик снова заплакала. Мысль, что она потеряла целые сутки, казалась по-своему столь же невероятной, как машина, работающая на человеческих душах вместо неэтилированного бензина.
— Вик, оставайтесь, пожалуйста, там, где вы находитесь, — спокойно и терпеливо сказала Хаттер.
— Я не могу.
— Вы должны…
— Нет. Замолчите. Просто слушайте. Вам нужно найти девушку по имени Мишель Деметр. Она живет в Бранденбурге, Кентукки. Ее отец пропал без вести в конце мая, и она, наверное, сошла с ума от беспокойства. Он здесь. На первом этаже. В подвале. Он мертв. Уже несколько дней, по-моему. Вы поняли?
— Да, я…
— Черт побери, отнеситесь вы к нему по-человечески. Не надо просто засовывать его в ящик в каком-нибудь долбаном морге. Попросите кого-нибудь посидеть с ним, пока не появится его дочь. Он и так долго пробыл один.