— О Боже. Боже мой. Украли мой пистолет. Больше ничего не прихватили?
— Только твои штаны, — сказал Софер.
— Только мои — что? Что, черт возьми?
Хикс повернул голову, чтобы посмотреть вниз, и увидел, что он голый от пояса и ниже и его член выставлен напоказ перед врачом, Сашей и другими медсестрами. Хикс подумал, что его снова вырвет. Это было похоже на дурной сон, который иногда ему снился, о том, как он появляется на работе без штанов и все на него смотрят. У него вдруг возникла мучительная мысль, что больной мудак, сорвавший с него штаны, быть может, засунул палец ему в задницу, как всегда угрожала сделать Саша.
— Он ко мне прикасался? Черт, он прикасался ко мне? — крикнул Хикс.
— Мы не знаем, — сказал врач. — Наверное, нет. Он, наверное, просто не хотел, чтобы ты встал и преследовал его, и решил, что ты не побежишь за ним, если будешь голым. Очень может быть, что он взял твой пистолет только потому, что он был у тебя в кобуре на поясе.
Этот тип хотя бы не взял его рубашку. Он прихватил ветровку Хикса, но не рубашку.
Хикс заплакал. Он пукнул: влажный, свистящий звук. Никогда он не чувствовал себя таким несчастным.
— Боже мой. Боже мой. Что, черт побери, творится с людьми? — крикнул Хикс.
Доктор Софер покачал головой:
— Кто знает, что это парень подумал. Может, чего-то испугался. Может, он просто какой-то больной подонок, которому понадобился единственный в своем роде трофей. Пусть об этом беспокоятся копы, а я хочу сосредоточиться только на тебе.
— Трофей? — вскричал Хикс, воображая свои штаны, повешенные на стену в картинной раме.
— Думаю, да, — сказал доктор Софер, оглядываясь через плечо на комнату. — Единственная причина, которую я могу придумать, чтобы кому-то понадобилось прийти сюда и украсть тело известного серийного убийцы.
Хикс повернул голову — в ней ударил гонг, наполнив его череп темными реверберациями — и увидел, что каталка стоит посреди комнаты и кто-то умыкнул с нее труп. Он снова застонал и закрыл глаза.
Он услышал быстрое клацанье каблуков, приближавшееся по коридору, и подумал, что узнает гусиную походку дяди Джима, выбравшегося из-за своего стола и не обрадованного случившимся. Не было никаких логических оснований его опасаться. Хикс стал здесь жертвой, он, черт возьми, подвергся нападению. Но, одинокий и несчастный в своем единственном убежище — в темноте за веками, — он чувствовал, что логика не имеет к этому отношения. Дядя Джим приближался, а вместе с ним приближался и третий выговор, готовый обрушиться, как серебряный молоток. Его буквально застали со спущенными штанами, и он понимал, что — по крайней мере, в одном смысле — ему уже никогда больше не суждено влезть в те же штаны охранника.
Все пропало, все было отнято в один миг, в тенях прозекторской: хорошая работа, славные деньки с Сашей, кресло со стременами, угощения из аптечного шкафчика и забавные фотографии с трупами. Пропал даже его «Транс-Ам» с обивкой под зебру, хотя никто не знал об этом еще несколько часов; больной мудак, забивший его дубинкой до потери сознания, забрал себе ключи и уехал в нем.
Пропало. Все. Подчистую.
Пропало вместе с мертвым старым Чарли Мэнксом и никогда не вернется.
Реабилитационный центр Ламар, штат Массачусетс 2012 г.
В начале Рождества, когда Вик МакКуин находилась в реабилитационном центре, отбывая свои двадцать восемь дней, Лу приехал к ней вместе с мальчиком. Елка в комнате отдыха сооружена была из проволоки и мишуры, и они втроем ели посыпанные сахарной пудрой пончики из супермаркета.
— Здесь все сумасшедшие, да? — спросил Уэйн без какой-либо робости — ее в нем никогда не было.
— Здесь все пьяницы, — сказала Вик. — Сумасшедших держали в прошлом заведении.
— Значит, это улучшение?
— Вертикальная мобильность, — сказал ему Лу Кармоди. — У нас в семье все отличаются вертикальной мобильностью.
Хэверхилл, штат Массачусетс 2012 г.
Вик выпустили в середине января, впервые в своей взрослой жизни просохшую, и она приехала домой, чтобы посмотреть, как умирает ее мать, стать свидетельницей героических попыток Линды МакКуин завершить свою жизнь.
Вик помогала, покупала маме сигареты «Вирджиния Слимс», которые ей нравились, и курила их вместе с ней. Линда продолжала курить, даже когда у нее осталось только одно легкое. Рядом с кроватью стоял помятый зеленый баллон с кислородом, на боку которого над изображением красных языков пламени значилось слово ОГНЕОПАСНО. Линда прикладывала к лицу маску, чтобы глотнуть воздуха, затем опускала ее и затягивалась сигаретой.
— Все в порядке, верно? Тебя не тревожит… — Линда многозначительно ткнула пальцем в кислородный баллон.
— Что? Что ты разрушишь мою жизнь? — спросила Вик. — Слишком поздно, мама. Тебя опередили.
Вик ни дня не провела в одном доме с матерью после того, как навсегда ушла отсюда тем летом, когда ей исполнилось девятнадцать. Ребенком она не осознавала, как темно было внутри дома ее детства. Он стоял в тени высоких сосен и почти совсем не получал естественного освещения, так что даже в полдень приходилось включать свет, чтобы видеть, куда, черт возьми, ты идешь. В нем воняло сигаретами и мочой. К концу января ей отчаянно хотелось бежать. Темнота и нехватка воздуха заставляли ее думать о бельепроводе в Санном Доме Чарли Мэнкса.
— Нам надо поехать куда-нибудь на лето. Мы могли, как раньше, снять домик у озера. — Ей не нужно говорить: у озера Уиннипесоки. Оно всегда было просто озером, как будто не было никакого другого водоема, достойного упоминания, так же как город всегда означал Бостон. — Деньги у меня есть.
Не так уж много, собственно говоря. Она умудрилась пропить изрядную часть своих заработков. То же, что не пропила, было съедено судебными издержками или выплачено различным учреждениям. Но было еще достаточно, чтобы она оставалась в лучшем финансовом положении, чем среднестатистический выздоравливающий алкоголик с татуировками и судимостями. Да и будет больше, если она сможет закончить очередную книжку «ПоискоВика». Иногда ей казалось, что здоровой и трезвой она стала лишь для того, чтобы закончить очередную книжку, да поможет ей Бог. Она должна была сделать это ради сына, но все было не так.
Линда ответила хитрой и ленивой улыбкой, говорившей об известном им обеим обстоятельстве: до июля она не протянет и этим летом будет отдыхать в трех кварталах отсюда, на кладбище, где похоронены ее старшие сестры и родители. Но вслух сказала:
— Конечно. Захвати своего мальчика у Лу, возьми его с собой. Я хотела бы провести какое-то время с этим малышом… если ты не думаешь, что это пойдет ему во вред.
Вик возражать не стала. Она достигла восьмого этапа своей программы и приехала в Хэверхилл, чтобы загладить вину. Много лет она не хотела, чтобы Линда общалась с Уэйном, была частью его жизни. Она с удовольствием ограничивала контакты своей матери с мальчиком, чувствовала, что обязана защищать Уэйна от Линды. Сейчас ей хотелось, чтобы нашелся кто-то, кто защитил бы Уэйна от нее самой. Ей надо было загладить вину и перед ним.