Человек из Теннесси, Натан Деметр, провел совсем немного времени в маленькой подвальной комнате в Доме Сна, прежде чем продолжить свой путь. Бинг предпочитал девушек, но у Натана Деметра был замечательно подвешен язык, и к тому времени, как Бинг с ним покончил, у них произошло много долгих, значительных и мужественных разговоров о любви.
Бинг был потрясен, снова увидев Натана Деметра на фотографии, сопровождавшей заметку под названием «Исчезновение инженера компании «Боинг». У него от этого заныло в животе. Он под угрозой смерти не мог вообразить, зачем та наркоманка пришла к Виктории МакКуин с такой вещью.
— Вот черт, — прошептал Бинг, раскачиваясь. Он машинально начал напевать снова: — Человечек с пистолетом надевал противогаз, газ, газ…
— И не так, и не так, — сказал слабый, писклявый голос у него за спиной.
Бинг повернул голову и увидел маленькую белобрысую девочку на розовом велосипеде с дополнительными колесиками. Ее занесло сюда от барбекю в конце улицы. Взрослый смех раздавался в теплом и влажном вечернем воздухе.
— Папа читал мне этот стишок, — сказала она. — Жил-был маленький охотник, пуль к ружьишку он припас. Он стреляет в утку, верно? А кто такой человечек в противогазе?
— О-о-о, — сказал ей Бинг. — Он хороший. Все его любят.
— Ну а я его не люблю.
— Полюбишь, когда узнаешь.
Она пожала плечами, развернула велосипед по широкому кругу и пустилась обратно по улице. Бинг посмотрел ей вслед, затем вернулся к де Зутам, сжимая в руке статью о Деметре, распечатанную на бланке какой-то библиотеки штата Айова.
Час спустя Бинг сидел перед телевизором с де Зутами, когда из спальни вышел мистер Мэнкс, полностью одетый, в шелковой рубашке, в сюртуке и в остроносых туфлях. Его изможденное лицо кадавра нездорово поблескивало в мерцающей темноте.
— Бинг, — сказал Мэнкс. — Кажется, я говорил тебе перенести мистера и миссис де Зутов в свободную комнату!
— Да ладно, — сказал Бинг. — Они же никому не причиняют вреда.
— Конечно, они никому не причиняют вреда. Они мертвы! Но это все равно не причина, чтобы они болтались здесь под ногами! Ради всего святого, зачем тебе сидеть здесь вместе с ними?
Бинг очень долго смотрел на него. Мистер Мэнкс был самым умным, самым наблюдательным, самым думающим человеком, которого когда-либо знал Бинг, но иногда он не понимал самых простых вещей.
— Это же лучше, чем вообще без общества, — сказал он.
Бостон
Лу с малышом сняли номер на верхнем этаже отеля «Хилтон» при аэропорте Логан — одна ночь там стоила столько же, сколько Лу зарабатывал в неделю, ему не карману, но да черт с ним, так проще всего тратить, — и не ложились, пока не кончился «Вечерний Леттерман» [105] . Передача шла до часу ночи, и Лу был уверен, что Уэйн уснул, поэтому не был готов к тому, чтобы ребенок заговорил — громким в темноте голосом. Он сказал всего девять слов, но этого хватило, чтобы сердце Лу прыгнуло ему в горло и застряло там, словно ком, которого не проглотить.
— Этот тип, Чарли Мэнкс, — сказал Уэйн. — Он что, такой уж крутой?
Лу стукнул кулаком меж своими большими грудями, и его сердце упало на место. Лу не очень-то ладил со своим сердцем. Оно так уставало, когда ему приходилось подниматься по лестнице. В тот вечер они с Уэйном прошагали по Гарвардской площади и по набережной так много, что он дважды вынужден был останавливаться, чтобы отдышаться.
Лу говорил себе: это потому, что он не привык находиться на уровне моря, его легкие и сердце приспособлены к горному воздуху. Но он не был глупцом. Он не собирался становиться таким жирным. То же самое случилось и с его отцом. Последние шесть лет своей жизни тот провел, разъезжая по супермаркету в одном из этих маленьких гольф-карах для людей, которые слишком толсты, чтобы стоять. Лу скорее снес бы свои слои жира бензопилой, чем залезать в супермаркете в один из этих чертовых скутеров.
— Мама что-нибудь о нем говорила? — спросил Лу.
Уэйн вздохнул и немного помолчал: этого хватило, чтобы Лу понял, что он, сам того не желая, ответил на вопрос малыша.
— Нет, — сказал наконец Уэйн.
— Тогда где ты о нем услышал? — спросил Лу.
— Возле маминого дома сегодня была одна тетка. Какая-то Мэгги. Она хотела поговорить с ней о Чарли Мэнксе, и мама просто взбесилась. Я думал, мама надает ей по заднице.
— Ну и ну, — сказал Лу, гадая, кто такая эта Мэгги Какая-то и какое отношение имеет она к Вик.
— Его посадили за убийство какого-то парня, да?
— Это та женщина, Мэгги, которая приходила к твоей матери? Это она сказала, что Мэнкс убил человека?
Уэйн снова вздохнул. Он перевернулся в постели, чтобы посмотреть на отца. Его глаза блестели в темноте, словно кляксы.
— Если я скажу тебе, откуда я знаю, что сделал Мэнкс, то мне не достанется? — спросил он.
— Только не от меня, — сказал Лу. — Искал о нем в Гугле или еще где?
Глаза Уэйна расширились, и Лу понял, что он даже не думал искать о Чарли Мэнксе в Гугле. Теперь, однако, подумает. Лу хотелось хлопнуть себя ладонью по лбу. Так держать, Кармоди. Так держать, чтоб тебе. Жирный и безмозглый.
— Та тетка оставила папку с газетными статьями. Я их вроде как прочел. Мама, наверное, не хотела бы, чтобы я их видел. Ты ведь не расскажешь ей об этом, да?
— Что за статьи?
— О том, как он умер.
Лу кивнул, подумав, что начал понимать, что к чему.
Мэнкс умер, когда не прошло трех дней после того, как скончалась мать Вик. Лу услышал об этом в тот же день, по радио. Вик всего три месяца как вышла из центра реабилитации, всю весну наблюдала, как чахнет ее мать, и Лу не хотел ей ничего говорить, опасаясь, что это выбьет почву у нее из-под ног. Он хотел рассказать ей, но возможности никак не представлялось, а потом, в какой-то точке, ворошить это стало невозможным. Он слишком долго тянул.
Мэгги Какая-то, должно быть, узнала, что Вик была девушкой, убежавшей от Чарли Мэнкса. Единственным ребенком, спасшимся от него. Может, Мэгги. Какая-то была журналисткой, может, описывала подлинные преступления и работала над новой книгой. Она заглянула ради комментария, и Вик выдала ей таковой: явно непечатный и, вероятно, связанный с гинекологией.
— Мэнкс не стоит того, чтобы о нем думать. Он не имеет с нами ничего общего.
— Но зачем кому-то говорить о нем с мамой?
— Об этом тебе надо спросить у мамы, — сказал он. — Мне точно ничего не надо об этом говорить. В противном случае мне самому достанется. Понимаешь?