«Не робейте, удальцы! — ободряюще сказал нам Лентул Батиат. — Вы уже всему обучены, а опыт — дело наживное. Завтра прикончите двух бабенок и вернетесь в школу победителями! После первой же схватки насмерть тирон становится настоящим гладиатором!»
Если днем мне удалось поспать до обеда, то ночью я никак не мог уснуть. Мысль о том, что, быть может, уже завтра я буду убит в схватке, повергала меня в уныние и напрочь отгоняла всякий сон. Я ворочался с боку на бок на своей жесткой постели и не мог понять, как Диомед может дрыхнуть и сладко похрапывать накануне смертельного поединка. Мысленно я молил провидение о том, чтобы завтра утром Спартак организовал мятеж в школе Лентула Батиата, ведь по ходу древней истории это должно было случиться в этом году! Мне казалось, что от неминуемой смерти в поединке меня может спасти только восстание гладиаторов. В собственные силы и сноровку я не верил, ибо совсем недавно сидел за столом с женщинами-воительницами, физическая крепость которых сразу бросилась мне в глаза. Можно было не сомневаться в том, что старший брат Публия Цезония Приска отберет для завтрашней схватки самых сильных и опытных амазонок в школе Тита Карнула.
Утром меня и Диомеда разбудили раньше, чем всех остальных воспитанников школы. Нас накормили сытным завтраком, нарядили в серые шерстяные туники. После чего в скрипучей двухколесной повозке, запряженной парой мулов, нас повезли с виллы Лентула Батиата навстречу неизвестности. Вместе с нами отправились верхом на конях ланиста Меттий и трое стражников, вооруженных мечами и копьями. На облучке повозки сидел молодой слуга Лентула Батиата, по имени Прокул.
Лето уже началось, и дни стояли очень жаркие. Однако этот наступивший день выдался ветреным и прохладным.
Шуршали под порывами ветра кусты терновника и барбариса, густо росшие вдоль дороги; шелестели частой дрожью листья буков и платанов, а острые темно-зеленые верхушки кипарисов гнулись и качались на ветру с ровным тягучим шумом.
Меня колотила сильная дрожь, поэтому я то и дело прижимался к теплому боку Диомеда. Дно возка было выстлано сухим сеном, которое неприятно кололо мне голые ноги. Живя среди древних римлян, я никак не мог привыкнуть к их одежде, тоскуя по брюкам и джинсам.
Мы проехали не более трех миль и остановились на лужайке, окруженной невысокими холмиками, в которых с первого взгляда можно было распознать давние захоронения. Лужайка была полна народу, мужчин и женщин, одетых в темные траурные одежды. В центре лужайки возвышалась конусообразная пирамида из жердей и брусьев, на вершине которой покоилось завернутое в белый саван тело мертвого патриция Цезония Приска.
Наше появление было встречено заметным оживлением в многочисленной людской толпе, которая разом прихлынула к тому месту, где остановилась наша повозка. Нас разглядывали как каких-то диковинных зверей в клетке. Звучали мужские и женские голоса, шумно обсуждавшие меня и Диомеда, высказывались различные предположения относительно исхода предстоящего погребального поединка, делались ставки.
Не прошло и двадцати минут, как на поляну въехала другая повозка, тоже двухколесная, но запряженная рыжей мосластой кобылой. В повозке сидели две молодые женщины в коротких туниках, с волосами, убранными на затылке в длинный хвост. Это прибыли наши соперницы из школы Тита Карнула. Их тоже сопровождали четверо стражников верхом на конях.
Любопытные из толпы чуть ли не бегом устремились к этому возку, желая получше рассмотреть прибывших амазонок. При этом граждане толкались и наступали друг другу на ноги, знатные матроны громко взвизгивали, когда какую-нибудь из них ненароком сбивали с ног. Над всем этим скопищем людей витали нетерпение, азарт и радостное предвкушение созерцания любимого зрелища.
Я услышал, как возница Прокул сказал ланисте Меттию, глянув на затянутое тучами небо:
— Если начнется дождь, то погребальный костер может и не разгореться. Не зря ли мы приехали сюда?
— Погребальный костер, может, и не разгорится, коль хлынет дождь, — ответил Меттий, спрыгнув с коня, — но священная схватка состоится в любом случае. Ты думаешь, эти полтыщи горожан пришли сюда в такую рань, дабы почтить умершего Цезония Приска? Как бы не так! — Меттий криво усмехнулся. — Толпа этих патрициев и торговцев сбежалась сюда с единственным желанием поглазеть на поединки гладиаторов.
Оружие для поединков такого рода обычно предоставляют родственники умершего, так было и на этот раз.
Меттий придирчиво осмотрел доспехи и оружие, принесенные слугами Публия Цезония Приска, потом он велел нам с Диомедом начинать готовиться к смертельной схватке. Мне предстояло сражаться с оружием лаквеатора в руках. Диомед должен был выйти на поединок, снаряженный как секутор.
Помогая нам облачаться в боевые доспехи, Меттий спокойным голосом наставлял каждого из нас, напоминая о приемах и уловках, которые мы отрабатывали в школе на изнурительных тренировках. Меттий вновь заострял наше внимание на способах защиты при получении серьезной раны, а также указывал нам, в какие точки тела надлежит разить наших соперниц, чтобы покончить с ними без долгой борьбы.
Я слушал Меттия, молча кивая головой, а у самого поджилки тряслись от страха. И было отчего, ведь мне предстояло своей рукой убить женщину-гладиатора, чтобы самому выйти живым из схватки. Мне предстояло впервые попытаться самому убить человека!
Едва я рассмотрел двух амазонок, против которых предстояло выйти мне и Диомеду, как сердце мое от ужаса и отчаяния сжалось в груди. Невдалеке от нас стояли с оружием в руках, широко расставив мускулистые ноги, две рослые женщины-воительницы. Это были Фотида и Эмболария. Первая была вооружена прямым самнитским мечом и большим прямоугольным щитом, вторая была с трезубцем и сетью в руках.
«Ну, здравствуй, Фотида! — с тоскливой обреченностью подумал я, мысленно простившись с жизнью. — Довелось-таки опять нам встретиться с тобой!»
Сомнений в том, что мне придется биться в паре с Фотидой, у меня не было никаких. Поскольку Эмболария имеет легкое вооружение, как и я, значит, ее противником будет Диомед. Если двух секуторов вполне могут поставить в пару для поединка, то двух гладиаторов, вооруженных трезубцами, в пару никогда не ставят. Неизменным противником легковооруженного гладиатора является секутор.
Фотида тоже узнала меня с первого взгляда. Прежде чем надеть на голову самнитский шлем, она поприветствовала меня быстрым жестом.
По жребию, первыми выпало сражаться Диомеду и Эмболарии.
Толпа зрителей сгрудилась возле погребального костра, образовав широкий полукруг. Перед зрителями цепью встали вооруженные стражники. В центр этого полукруга вступили Диомед и Эмболария.
Глашатай зычным голосом зачитал завещание покойного Цезония Приска, воздав хвалу его сыновьям, выполняющим волю умершего родителя со скрупулезной точностью, не считаясь с денежными затратами.
Едва глашатай умолк, как тут же прозвучал двойной свисток, — это был сигнал к началу поединка.
Диомед и Эмболария, разведенные ланистами в разные стороны, после сигнала начали сходиться, взяв оружие на изготовку.