— Будете присматривать за римлянками, дабы у них не возникло соблазна к побегу или еще к чему-нибудь, — сказал Крикс. — От этих гордых матрон можно ожидать чего угодно!
— Разве в стане не осталось женщин, готовых приглядывать за пленницами? — возмутился я. — Мы с Праксом нужнее в битве!
— Довольно, Андреас! — повысил голос Крикс. — Ослушанья я не потерплю! Как я сказал, так и будет. Ступайте в лагерь!
Пракс потянул меня за собой, видя, что от обиды я готов наговорить лишнего.
Шагая по крутой тропинке в сторону лагеря, Пракс проговорил с кривой усмешкой:
— Не доверяет нам Крикс. Опасается, что мы перебежим к римлянам. Ну, со мной-то все понятно. Я добровольно пошел в гладиаторы. А к тебе-то Крикс почему относится с подозрением?
В ответ я лишь пожал плечами. Однако в моей голове мелькнула догадка.
«Зря я ляпнул, не подумав, про Клодия Глабра! Крикс ведь не дурак, он сразу заподозрил неладное! Теперь Крикс станет исподтишка следить за каждым моим шагом, за каждым моим словом!»
Добравшись до лагеря, мы с Праксом первым делом пересчитали всех пленниц. Пракс предложил мне не спускать глаз с Фабии и ее служанок. Сам же вызвался приглядывать за остальными пленницами.
Кроме нас, в стане находилось больше десятка бывших невольниц, каждая из которых имела при себе нож или дубинку. Эти женщины принялись подначивать меня и Пракса насмешливыми замечаниями, делая свою повседневную работу, а именно: поддерживая пламя костров, на которых в больших почерневших котлах варилась похлебка, стряпая хлебцы и лепешки из ячменной муки.
Фабия сидела в своей палатке. Но едва со стороны тропы, уходившей вниз по склону, раздался грозный боевой клич римских легионеров, слившись с выкриками восставших и грохотом камней, падающих на щиты, Фабия выбежала наружу, застыв на месте с прижатыми к груди руками. Вскинув голову в ореоле из густых небрежно прибранных волос, Фабия вслушивалась в эти грозные звуки сражения, рождавшие протяжное эхо на каменистых склонах Везувия. Благодаря эху, усиливавшему многократно любой шум, создавалось впечатление, что недалеко отсюда на склоне горы сошлись в битве не пять сотен беглых рабов и двенадцать сотен римлян, но два больших войска.
Сидя на вязанке хвороста, я рассеянно ковырял палкой раскаленные уголья потухающего костра, разложенного возле шатра Крикса. С появлением Фабии мое внимание переключилось на нее. Мне всегда доставляло удовольствие глядеть на эту красивую, прекрасно сложенную женщину, которая даже в изодранной грязной столе смотрелась, как богиня. В лице этой матроны было столько благородного очарования, а во взгляде ее больших темных очей было столько прямодушной смелости, что даже Крикс в хмельном угаре не смел ударить Фабию. Взгляд Фабии мог очаровать и обезоружить кого угодно.
Заметив, что я с откровенным мужским любопытством таращусь на нее, Фабия снова удалилась в палатку, перед этим поманив меня за собой.
После некоторого колебания я вошел в палатку, держа ладонь правой руки на рукояти кинжала, висевшего у меня на поясе.
Обе служанки Фабии крепко спали на постели из сухой травы. Поскольку каждую ночь служанкам Фабии приходилось обслуживать в постели грубых соплеменников Крикса, то отсыпаться им удавалось только в дневное время.
Фабия сидела на раскладном стуле, чуть изогнув свой красивый гибкий стан и положив ногу на ногу. Ее обнаженные руки пребывали в постоянном движении, то касаясь колена, то скользя вдоль бедра, то оправляя платье на груди… В этих движениях не было суеты, в них было лишь стыдливое желание хоть как-то прикрыть наготу своего тела, которое без труда просматривалось сквозь дыры на ее истрепавшейся одежде.
— Я слушаю тебя, госпожа, — промолвил я, взирая на Фабию.
Я всегда называл Фабию «госпожой», хотя Крикс ругал меня за это. Я всегда старался хоть в чем-то облегчить тяжкую участь Фабии, угодившую в неволю и терпевшую постоянные унижения. Фабия была благодарна мне за это, хотя ни разу не произнесла этого вслух.
— Андреас, — сказала Фабия, — ты должен помочь мне выжить. В знак благодарности за это, я заступлюсь за тебя перед римским военачальником, когда мятежные рабы будут разбиты. Мой муж может даже взять тебя к себе на службу, даровав тебе свободу по римскому закону.
Фабия посмотрела мне в глаза. Она ожидала моего ответа.
— Капуанцам не одолеть гладиаторов, госпожа, — проговорил я без всякого злорадства в голосе. — Но я помогу тебе бежать, как только рабы спустятся с Везувия в долину. Потерпи, это случится скоро.
Выйдя из палатки Фабии, я прислушался. Шум сражения стал заметно глуше, отдаляясь куда-то вниз по склону горы. Потревоженные птицы большими стаями вились над Везувием. Постепенно крики сражающихся и звон оружия переместились в лесные дебри, к самой подошве Везувия.
Наконец все стихло.
Примерно через час на верхнюю площадку Везувия небольшими группами стали прибывать победители, неся в руках щиты и копья поверженных капуанцев. Кто-то из рабов был в римской кольчуге, кто-то — в римском шлеме, кто-то — в римском военном плаще… Среди восставших было много раненых. Всем им женщины поспешно оказывали помощь.
Увидев Эмболарию, устало идущую с римским дротиком на плече, я подбежал к ней, желая узнать подробности сражения и наши потери. Эмболария с горделивым видом поведала мне, что римляне побежали к лесу, не выдержав летящего в них града камней.
— Наших храбрецов погибло немного, около тридцати человек. Римлян же пало не меньше трех сотен, вся тропа усеяна их телами! — молвила Эмболария, опираясь на дротик. — Нашел свою смерть и Тит Сервилиан, ему камнем размозжило голову.
— Где Спартак и Эномай? — спросил я. — Где Крикс?
— Они продолжают преследовать бегущих капуанцев, которым сегодня придется изрядно побегать! — Эмболария громко рассмеялась. — Каким позором покрыли свои знамена вояки Сервилиана, их обратили в бегство жалкие беглые рабы, вооруженные камнями!
В том, что разгром отряда капуанцев был полным, меня убедили трофеи восставших рабов, среди которых оказались знамена обеих когорт, боевые сигнальные трубы, украшенные серебряной чеканкой панцири и шлемы с убитых центурионов и оптионов. Главным же трофеем восставших стали оружие и красный плащ-полудамент военного трибуна Тита Сервилиана, павшего в самом начале этой скоротечной битвы.
Узнав, что Спартак намерен вновь отправиться на поиски Ифесы, я при первой же возможности принялся отговаривать его от этого. Поскольку моя латинская речь в минуты волнения была не слишком связная, поэтому я взял в помощники Реса, который завел со Спартаком речь о том же.
Я сказал Спартаку то, что беспокоило не только меня одного. Прежде всего, я прямо заявил Спартаку, что главенство Крикса действует разлагающе на наших людей. Крикс погряз в распутстве и пьянстве. Глядя на Крикса и гладиаторов-галлов, наши люди стремятся к грабежам и удовольствиям, совсем не помышляя о воинской выучке, а ведь римляне не оставят нас в покое. Наша недавняя победа над капуанцами преисполнила Крикса и многих наших соратников излишней самоуверенностью, хотя с римскими легионами, закаленными в битвах и походах, мы еще не сталкивались.