Какое-то время я и Эмболария сидели молча.
Наконец Эмболария негромко спросила:
— Ты видел мертвого Эномая? Как он умер?
— Эномай погиб от удара копьем в лицо, — ответил я, стараясь не встречаться взглядом с Эмболарией. — Римляне погребли его в общей могиле вместе с прочими павшими из нашего отряда. Я запомнил это место на лесной опушке.
Между нами опять повисла долгая томительная пауза.
Неожиданно Эмболария промолвила:
— Андреас, напрасно ты искал лошадей на склонах Везувия. Напуганные грозой кони примчались обратно в свой загон на вершине горы.
— Почему наши люди не забили ни одной лошади на мясо? — спросил я. — Ведь в нашем отряде уже два дня нет никакой еды. Почему же?
— Спартак запретил забивать лошадей, — ответила Эмболария. — Спартак сказал, что кони — это наши соратники. И мулы тоже. К тому же мы быстро нашли выход из этого трудного положения, смастерив лестницу из виноградных лоз. Совсем скоро мы поквитаемся с римлянами за наших погибших братьев, а я жестоко отомщу легионерам за смерть Эномая!
При последних словах Эмболария рывком обнажила меч до половины, затем с лязгом загнала клинок обратно в ножны.
* * *
На землю опустилась ночь, жаркая и душная, на ясном небе высыпали мерцающие звезды.
Подобно рыжим светлячкам, далеко внизу в долине светились огни римского стана.
Рес осторожно тронул меня за плечо, прошептав:
— Пора, Андреас! В пропасть спускается последняя сотня. Спартак и Крикс уже внизу.
Оторвав взор от далеких лагерных огней римлян, я отошел от края обрыва и двинулся вслед за Ресом к узкой сквозной пещере в скале. Поскольку зажигать факелы было запрещено, нам пришлось продвигаться почти в кромешной темноте, цепляясь руками за неровные выступы на холодных стенах пещеры.
Замыкающую сотню возглавлял Ганник. Он был из галльского племени аллоброгов, как и погибший Эномай. Это был рослый длинноволосый детина, немного развязный и падкий на вино. Из всех гладиаторов-галлов Ганник, как и Брезовир, пользовался особым расположением Крикса.
Подходя к тому месту на горе, где была закреплена длинная лестница из виноградных лоз, спущенная в пропасть, мы с Ресом услышали негромкую перепалку Ганника с Эмболарией. Самнитка напирала на сотника, требуя, чтобы тот позволил ей спуститься с горы вместе с его воинами. Ганник возражал ей, ссылаясь на приказ Спартака.
— Пойми, глупая, тебе незачем участвовать в этой вылазке и рисковать головой, — молвил Ганник. — Спартак приказал всем женщинам оставаться на горе. И это правильно! Ни к чему вам путаться у нас под ногами в ночной схватке с римлянами.
— Не удерживай меня, Ганник, — стояла на своем упрямая Эмболария. — Я должна отомстить римлянам за смерть Эномая! Должна, понимаешь!
Могучая Эмболария схватила Ганника за плечи и встряхнула его так, что тот еле устоял на ногах.
— Уступи ей, Ганник, — сказал Рес. — Уж Эмболария-то под ногами путаться не станет! Ты же знаешь, как она владеет мечом!
— Но Спартак запретил… — начал было Ганник, сердито отпихнув от себя самнитку.
— Э, пустое! — небрежно обронил Рес. — После победы над римлянами Спартак закроет на это глаза.
— Такой боец, как Эмболария, нам явно не помешает, — вставил я, переглянувшись с Ресом.
— Ну, ладно, — проворчал Ганник, легонько подтолкнув Эмболарию к лестнице. — Спускайся, воительница, но только не попадайся на глаза Спартаку.
Спуск с горы осуществлялся следующим образом. Все наши люди спускались по лестнице в пропасть по одному и без оружия. Когда спустились первые сто человек, то последний из этой сотни опустил на дно пропасти с помощью длинной веревки уложенные в мешки щиты, мечи, топоры и дротики. Каждая следующая сотня проделывала такой же маневр: все спускались безоружными налегке, а замыкающий воин спускал на веревке связки с оружием.
Замыкающими в сотне Ганника оказались Рес и я.
Перед тем как начать спуск, я придирчиво оглядел и ощупал толстые жерди, вбитые в расселины на скале. К этим жердям был прикреплен верхний конец веревочной лестницы.
— Не робей, дружище! — подбодрил меня Рес, сматывая длинную веревку, с помощью которой мы только что опустили в пропасть связки с оружием. — Эта лестница закреплена намертво! Она выдержала восемь сотен человек, спустившихся по ней вниз, выдержит и нас с тобой.
Замирая от страха, я начал спускаться по колеблющейся лестнице, нащупывая дрожащими ногами ступеньки из толстых лоз. С каждым шагом вниз меня охватывал сильнейший ужас от осознания того, что подо мной разверзлась темная бездна свыше трехсот метров глубиной. Я обливался холодным липким потом при каждом порыве ветра, колеблющем легкую лестницу, волнообразные движения которой сильно замедляли мой спуск.
Взглянув вверх, я увидел, что Рес тоже начал спускаться по лестнице, делая это гораздо ловчее меня. От проворных движений Реса лестница стала раскачиваться, едва не ударяясь о каменную стену отвесного обрыва, уходящего вниз в густой мрак.
Три или четыре минуты, потраченные мною на спуск, показались мне вечностью.
Ущелье, в таинственном мраке которого столпились восемь сотен отчаянных людей, спустившихся сюда с высокой кручи, стало местом последнего краткого совещания вождей восставших.
После чего отряд рабов разделился надвое. Пять сотен воинов во главе со Спартаком двинулись по ущелью на северо-запад, туда, где находился лагерь претора Глабра. Три сотни бойцов во главе с Криксом устремились по ущелью к южному склону Везувия, где был раскинут меньший римский лагерь.
Эмболария, Рес и я присоединились к отряду Спартака. Проводником в этом отряде был самнит Арезий, спустившийся с горы в числе группы разведчиков еще прошлой ночью.
Ущелье, заросшее кустарником и молодыми деревьями, увитыми плющом, давило на меня своей мрачностью. Нависающие у нас над головой причудливые скалы напоминали мне застывших в неподвижности великанов. Воздух в ущелье, пропитанный влажными испарениями, оставался недвижен. Здесь было душно, поскольку прохладный ветер гулял на высоте, а сюда, в мрачные теснины, не проникало даже слабое дуновение.
Мне мучительно хотелось присесть на камни, чтобы отдышаться, хотелось сбросить башмак, который жал и тер мою левую ногу. Но остановиться я не мог, рядом со мной шагали Рес и Эмболария, впереди и позади нас шли в полном молчании наши вооруженные соратники. Лишь шорох кустов, бряцанье оружия и тяжелое дыхание растянувшейся людской колонны нарушали душную тишину ночного ущелья.
Брезгливо ощущая липкий пот, источаемый моим усталым телом, запинаясь о камни и торчащие корни низких пиний и акаций, я радовался в душе, что на мне нет шлема и у меня нет щита, как у других. Еще я поражался неутомимости Реса и Эмболарии, которые, в отличие от меня, за прошедшие два дня не съели ни кусочка, довольствуясь лишь водой.