Уксиям Мартия объявил, что он потомок эламских царей и идет возвращать себе трон. Уксии согласились помогать Мартии в обмен на щедрое вознаграждение в будущем.
Все это Мартия поведал на допросе, перед тем как его посадили на кол.
Старейшины Суз, оправдываясь перед Мегабизом, молвили:
– Мы лишь для виду поддерживали Мартию. А что нам оставалось делать? Гарнизон, оставленный тобой в Сузах, уксии перебили. Было объявлено, что кто не присягнет на верность царю Умманигашу, тот будет продан в рабство вместе с семьей, а его имущество будет разграблено. К тому же Мартия наврал, будто бы царь царей Дарий умер в Вавилоне. Мы не знали, откуда ждать помощи.
Прежде чем разбежаться, уксии успели разграбить в Сузах множество домов. Из горожан в рабство уксии никого не угнали, видимо, не желая обременять себя во время бегства, но тех, кто пытался защитить свое имущество, убивали на месте. Поэтому Сузы находились в трауре, на многих воротах висели темные ленты в знак того, что в доме покойник.
Пострадал от грабителей и царский дворец.
Дарий проходил по просторным затененным залам с высокими сводами, оглядывая царящий вокруг беспорядок. То и дело под ногами хрустели черепки битой посуды, всюду валялись разломанные сундуки, обрывки дорогих тканей.
Персидская стража выносила во внутренний двор тела ближайших сподвижников самозванца, перебитых эламитами перед самым вступлением в город Дариева войска. Все окружение новоявленного эламского царя состояло из беглых рабов и преступников.
После всего увиденного Дарию сделалось грустно.
Царство Кира Великого разваливалось прямо на глазах. Народы, покоренные Киром, вдруг все разом возжелали независимости. Не было единства и среди персов. Когда Мартию спросили, зачем ему, безродному человеку, понадобился царский трон, тот не задумываясь ответил: «Я следовал примеру Дария. Ведь Дарий занял трон Ахеменидов, убив законного царя Бардию. Раз уж пришло время самозванцев, я не хотел быть в стороне».
«Таких как Мартия, в Персиде и сопредельных странах немало, – размышлял Дарий. – Как объяснить им всем, что вовсе не я убил истинного Бардию? Как внушить это тому же Вахьяздате? Неужели мне придется восстанавливать единство державы Кира, проливая кровь своих соплеменников?»
Аспатин, с которым Дарий поделился своими горестными раздумьями, сказал так:
– Там, где слово бессильно, вступает в разговор меч. Считай, что судьба посылает тебе испытание в виде этих смут и кровопролитий. Но если ты победишь всех этих самозванцев, тогда можешь смело называть державу Кира своей державой, ведь по сути Персидское царство будет воссоздано заново. И персы, те, что верны тебе, и другие народы великой державы всегда будут помнить и чтить твое имя.
– А те, что не верны мне? – спросил Дарий. – С ними как быть?
Аспатин печально вздохнул и ответил:
– Этих, государь, придется истребить. Во имя великой цели допустимы любые средства, даже самые жестокие. Так было до нас, так будет после нас.
«Да, так было и будет, – с горечью подумал Дарий. – Вот уж не предполагал, что мне придется доказывать свою власть и брать пример с Камбиза.
Не задерживаясь в Сузах, Дарий повел войско дальше, в объятую восстанием Мидию.
Войско двигалось вдоль реки Хоасп, стиснутой горами. Местами горы подступали вплотную к реке, образуя своеобразный скальный коридор, и тогда воинам приходилось двигаться по узким обходным тропам, издавна проложенным живущими здесь горцами.
Достигнув Экбатан, Дарий обнаружил в городе немногочисленный персидский гарнизон. Гидарна же в Экбатанах не оказалось.
На вопрос царя, где сейчас находится мидийский сатрап, начальник гарнизона с полупрезрительной усмешкой ответил:
– Прячется в горах.
– От кого прячется? – Дарий нахмурился.
– От восставших мидян, повелитель, – ответил военачальник. – Фравартиш дважды разбил войско Гидарна на равнине, потом загнал его в горы близ Кампанда. Там теперь Гидарн и отсиживается.
– Фравартиш пытался захватить Экбатаны? – удивился Дарий.
– Да, он был здесь, повелитель. Приносил жертвы Митре и Варуне, после чего жрецы-маги возложили на него царскую тиару. Затем Фравартиш ушел в Нисайю.
– Велико ли у него войско? – поинтересовался Дарий.
– Немалое, – подумав мгновение ответил военачальник. – Одной конницы тысяч восемь наберется. Пехоты так и вовсе, видимо-невидимо! Признаться, я ожидал штурма дворцовой крепости, но Фравартиш то ли не пожелал губить своих людей, то ли куда-то торопился. Как нагрянул в Экбатаны внезапно на рассвете, так же неожиданно и ушел со всем войском до восхода солнца.
– А ты видел этого Фравартиша? – Дарий с любопытством заглянул военачальнику в глаза.
– Видел, – кивнул тот, – правда, только издали, повелитель. Я стоял на крепостной стене, когда Фравартиш производил на площади смотр своим войскам.
– Каков он? Молодой или старый?
– Примерно твоих лет, повелитель.
– Правда ли, что у Фравартиша имеются сторонники по всей Мидии?
– Да, повелитель.
– И в Экбатанах?
– Есть и в Экбатанах его люди.
Дарий хотел было отправить гонца к Гидарну. Однако Гидарн неожиданно сам нагрянул в Экбатаны со своим конным отрядом, прознав, что здесь находится сам персидский царь.
Дарий давно не видел Гидарна и поразился происшедшей в нем перемене. От его былого щегольства ничего не осталось. Вместо длинных мидийских одежд, расшитых золотыми нитями, теперь Гидарн носил штаны из грубой ткани, пропахшие лошадиным потом и перепачканные сажей. Еще на нем была короткая замшевая куртка, надевавшаяся через голову, подпоясанная кушаком. Его всадники, так же как и Гидарн, были обуты в простые кожаные башмаки с носками. Некогда роскошная борода Гидарна была коротко подстрижена, незавитые усы неопрятно торчали в разные стороны. Вместо персидского кидариса на голове у Гидарна красовалась шапка, какие носят кадусии в своих холодных горах.
На упреки Дария в неумении вести войну с восставшими мидянами Гидарн дерзко ответил:
– Хорошо, сидя на дереве, давать советы тому, кто в одиночку борется с медведем. У меня горстка воинов, из них половина вот-вот разбежится, а за Фравартиша стоит вся Мидия. Я вообще удивляюсь, что до сих пор еще жив.
Среди приближенных Дария прокатился недовольный ропот: дерзость Гидарна, как и его внешний вид, возмутила вельмож.
– На прием к царю следовало бы явиться в более приличном одеянии Гидарн, – прошипел евнух Багапат, отвечавший за придворный церемониал, а заодно являвшийся глазами и ушами оставшейся в Вавилоне Атоссы.