«От нас явно что-то утаивает Владимир Рюрикович, — нашептывала Меланье Игоревне пронырливая Варвара. — Весь Киев слухами полнится о князьях, павших в битве с мунгалами, о множестве погибших ратников, о бегстве от татар самого Мстислава Удатного. Черниговские князья все полегли, как один. Оба племянника Мстислава Немого в сече голову сложили. Каневский князь погиб. Несвижский князь тоже пал. Похоже, матушка-княгиня, и супруг твой порублен мунгалами, и полки его все изничтожены нехристями. Вот о чем недоговаривает Владимир Рюрикович! Он-то, по-видимому, бежал из сечи вместе с Мстиславом Удатным, бросив великого князя в разгар битвы. Стыдно Владимиру Рюриковичу в этом признаться, вот он и молчит как сыч. А ежели и молвит что-либо, то глаза прячет, я это сразу приметила!»
Меланья Игоревна была женщиной довольно решительного нрава, поэтому она встретилась со смоленским князем, намереваясь припереть того к стенке. Беседа у них получилась на очень резких тонах.
Владимир Рюрикович выслушал упреки и обвинения великой княгини, которая корила его тем, что за своею скрытностью он прячет собственную трусость, а также покрывает малодушие Мстислава Удатного, бежавшего с поля битвы.
— Замолчи, женщина! — рассвирепел Владимир Рюрикович. — Слышала звон, да не знаешь, где он. Я и Мстислав Удатный в сече против татар стояли бок о бок, а муж твой между тем на горе отсиживался. Не скрою, крепко посекли нас мунгалы, так что пришлось нам спасаться бегством. А вот кабы супруг твой с горы спустился да пришел бы к нам на помощь, может, и одолели бы мы мунгалов.
— Что ты такое молвишь, князь! — растерялась Меланья Игоревна. — Я тебе не верю! Не может этого быть! Чтобы муж мой и убоялся каких-то мунгалов…
— Да не убоялся, а озлобился на Мстислава Удатного за то, что тот без его ведома полки на битву повел, — раздраженно ответил Владимир Рюрикович. — Весь путь до Калки супруг твой и Мстислав Удатный между собой цапались, не было ладу меж ними. Вот и завершилось все это нашим разгромом! — тяжело вздохнул Владимир Рюрикович.
— Что же сталось с киевской ратью? — спросила Меланья Игоревна.
— Когда мы отступали от Калки, киевские полки стояли в своем стане на горе, — ответил Владимир Рюрикович. — Стан свой Мстислав Романович хорошо укрепил, мунгалам до него не добраться. Не печалься, княгиня, пересидит супруг твой опасность на горе, а когда мунгалы уберутся восвояси, он без помех до дому доберется. Сын-то мой тоже с великим князем. Сам жду не дождусь встречи с ним!
Наконец, в середине июня в Киеве объявились толпы исхудавших, запыленных, почерневших от загара ратников из полков великого князя. Город наполнился плачем и стенаниями. Из всего киевского войска до дому добралось чуть больше двух тысяч человек. И сразу всем и каждому открылась ужасная правда о роковых событиях, случившихся на Калке уже после поражения и бегства русских полков.
В княжеский дворец эту черную весть принес гридничий Ермолай Федосеич. Каменным голосом, не глядя в лицо Меланье Игоревне и ее заплаканной дочери, гридничий поведал о мучительной смерти Мстислава Романовича и двух его зятьев.
— Князей мы похоронили на холме, где стан наш стоял, — сказал в заключение Ермолай Федосеич, сидя на стуле и глядя в мозаичный пол. — Каждому вырыли отдельную могилу, насыпали сверху три небольших кургана и на каждом выложили крест из камней.
Ермолай Федосеич умолк.
В просторной горнице повисло гнетущее молчание. Служанки великой княгини застыли в ряд у стены, бледные, с заплаканными глазами. Меланья Игоревна сидела на стуле с подлокотниками, уронив голову в повое на согнутую в локте руку. Она с трудом сдерживала рыдания. Находившаяся тут же Варвара Ярополковна, сидя на скамье, нервно грызла ноготь. Она не плакала, но по ее глазам было видно, как сильно потрясение от услышанного, владевшее ею.
Сидевшая рядом с Варварой юная Сбыслава Мстиславна заливалась слезами, уткнув лицо в ладони. Давно ли она получила утешительное послание от своего любимого Андрея, считала дни до встречи с ним. И вот ненаглядного мужа больше нет в живых…
Внезапно неудержимые рыдания Сбыславы смолкли. Княжна побелела как мел, боком повалилась на широкую скамью, затем скатилась на пол, бессильно раскинув руки. Великая княгиня и Варвара бросились к Сбыславе, подняли ее, уложили на скамью.
— Воды! Скорее! — крикнула Меланья Игоревна служанкам. — Да лекаря позовите!
Среди этого женского переполоха Ермолай Федосеич поднялся со стула и молча направился к двери, угрюмый, с поникшими плечами. Незавидный ему выпал жребий — быть вестником смерти.
Из женских покоев дворца гридничий направился в палаты, где разместился Владимир Рюрикович со своими старшими дружинниками. Смоленский князь сразу забросал гридничего множеством вопросов, первым из которых был такой: как получилось, что Мстислав Романович, всегда такой осторожный, попался на уловку мунгалов?
— Я пуще всех отговаривал Мстислава Романовича от мира, предлагаемого ему мунгалами, — горячась, молвил Ермолай Федосеич. — Однако голоса тех, кто убеждал великого князя поверить обещаниям мунгалов, оказались громче. Да что толковать, княже! Как увидели бояре киевские, что Мстислав Удатный спасается бегством от татар и вся черниговская рать татарами в бегство обращена, так никто из них о битве уже и не помышлял. Все норовили поскорее убраться домой подобру-поздорову!
— Как сын мой вел себя? — дрогнувшим голосом спросил Владимир Рюрикович.
— Достойнее многих, княже, — ответил Ермолай Федосеич. — Многие из советников Мстислава Романовича толковали тогда о бегстве от врага, почитая это за благо. А сын твой молвил им, что лучше мечом дорогу себе проложить, чем выпрашивать мир у мунгалов. И смерть сын твой принял достойно, как истинный христианин.
— Что с полками киевскими сталось, воевода? — после краткой паузы вновь спросил Владимир Рюрикович.
— Полки киевские и до Волчьей реки не дошли, как татары набросились на них и посекли без милости, в плен никого не брали, — скорбно поведал князю Ермолай Федосеич. — Я с самого начала заподозрил неладное. Когда ханы татарские клятву приносили при боярах киевских, не было среди них нойона Джебэ. Он затаился со своим отрядом в степи, поджидая, как тать, безоружные киевские полки. А мунгалы твердили нам, что Джебэ якобы ушел с обозом к реке Кубань.
— Что татары теперь делать станут, как думаешь, воевода? — поинтересовался Владимир Рюрикович. — Не пойдут ли нехристи на Русь?
Гридничий пожал широкими плечами:
— Бог ведает, княже. Но я бы войско держал наготове.
— От войска крохи остались, воевода. — Владимир Рюрикович озабоченно расхаживал по комнате от стола к окну и обратно. — А между тем сыновья Мстислава Романовича затеяли распрю в Подвинье с минскими Всеславичами. Им еще неведомо, что больше нет у них за спиной могучей опоры, их отца.
— Эту войну нужно поскорее прекратить, княже, — решительно промолвил Ермолай Федосеич. — Сыновей Мстислава Романовича надо сюда отозвать с их дружинами для обороны Киева и Переяславля на случай татарского вторжения.