Три дня изрубленные трупы Ляпунова и Ржевского валялись на лугу возле казацких становищ, облепленные мухами. На четвертый день разлагающиеся на солнце тела были брошены в повозку и отвезены в ближайшую церковь на Воронцовском поле. Оттуда убитых перевезли в Троице-Сергиеву обитель и там предали земле. На каменном надгробии была высечена краткая надпись: «Прокопий Ляпунов да Иван Ржевский покоятся тут, убиты в 7119 году июля в 22-й день».
По тогдашнему летоисчислению 7119 год соответствовал 1611 году.
Известие о гибели Ляпунова произвело тягостное впечатление на все земское воинство. В ту пору ни у кого не вызывало сомнения, что Ляпунов погиб в результате заговора между его тайными недругами среди бояр и казаков. Одни называли главным виновником убийства Ляпунова князя Трубецкого, другие — атамана Заруцкого, третьи — боярина Ивана Шереметева.
Земская знать недолюбливала Ляпунова, считая его неродовитым выскочкой, дорвавшимся до высокой власти. Этому же способствовал крутой нрав Ляпунова, который никогда не выказывал почтения к боярам и князьям. Все знатные люди, приходившие к Ляпунову с челобитной, были вынуждены подолгу стоять в очереди возле его шатра или подле крыльца приказной избы.
Московский летописец, очевидец тех событий, так написал о Ляпунове в своем труде: «Ляпунов не по своей мере вознесся и гордость взял; много боярским детям позору и бесчестья делал, не только боярским детям, но и самим боярам. За это сильная нелюбовь к нему была у многих имовитых людей».
Причастность Гонсевского к убийству Ляпунова открылась лишь много лет спустя, когда польские военачальники, сумевшие выбраться живыми из кремлевской осады, оставили свои письменные воспоминания об этих событиях.
Примкнув к атаману Просовецкому, Степан Горбатов доблестно сражался в рядах его казачьего войска сначала с гетманом Сапегой под Переяславлем-Залесским, потом с гетманом Ходкевичем в южных предместьях Москвы. Ни Сапеге в августе, ни Ходкевичу в сентябре так и не удалось прорвать кольцо осады, в котором оказалось войско Гонсевского, запертое земским ополчением в Кремле и Китай-городе.
После взятия Смоленска король Сигизмунд уехал в Польшу, поручив Яну-Каролю Ходкевичу, гетману великого княжества Литовского, разбить земские войска и вызволить из осады Гонсевского. Воюя со шведами в Ливонии, Ходкевич стяжал славу одного из лучших полководцев Речи Посполитой. В одном из сражений Ходкевич наголову разгромил восьмитысячное шведское войско, едва не взяв в плен шведского короля Карла Девятого.
После упорнейших боев у Яузских ворот войско Ходкевича, соединившись с отрядом Сапеги, лишь на короткое время сумело пробить узкий коридор в блокадном кольце вокруг Кремля и Китай-города. С одной стороны, это стало благом для Гонсевского, который получил долгожданные съестные припасы и пополнил свой поредевший гарнизон людьми Сапеги. Но, с другой стороны, это обернулось злом для Гонсевского, которого покинули многие наемники, уставшие от войны и отказавшиеся ему повиноваться. Полуголодное сидение в осаде так измучило немцев и французов, что большая их часть выскользнула из Москвы вместе с награбленным добром через Яузские ворота. А еще через несколько дней под натиском земского ополчения отступил от реки Яузы и гетман Ходкевич со своими полками.
В холод и ненастье Ходкевич увел свое потрепанное войско в село Рогачево и разбил там зимний лагерь. Ходкевич не мог уйти от Москвы, оставив гарнизон Гонсевского на произвол судьбы, но и на прорыв блокады у него не было сил. Среди воинов Ходкевича росло неповиновение командирам, грабежам и насилиям не было конца. Разграбив все деревни к северу от Москвы, Ходкевич снарядил для Гонсевского большой обоз. Казаки атамана Просовецкого выследили караван Ходкевича и разграбили его, истребив обозную стражу. В Кремль прорвались лишь несколько возов с хлебом, но и за эти крохи Гонсевскому пришлось заплатить кровью своих гусар, которые сумели на несколько часов отбросить ополченцев от Арбатских ворот и провести остатки обоза за стены Кремля. Плотная осада и наступающая зима обрекли гарнизон Гонсевского на голод. В Китай-городе на торгу горсть ржи можно было купить лишь за золото. Поляки стреляли из пищалей по воронам и голубям. Подстреленные птицы продавались на торжище по пятнадцать монет серебром за штуку. У кого не было денег, те подбирали любую падаль и питались ею. Из-за этого среди воинов Гонсевского начались болезни.
После гибели Ляпунова его место занял атаман Просовецкий.
Основные позиции земского ополчения находились близ Яузских ворот. Казаки разбили здесь обширный лагерь. По численности казацкие полки теперь далеко превосходили дворянские отряды. С наступлением осени дворяне стали покидать ополчение, кто-то по ранению, кто-то самовольно, без разрешения воевод. Князь Трубецкой не имел того дара речи, каким располагал покойный Ляпунов. Его авторитет среди дворян был невысок, ведь он считался тушинским боярином, некогда служившим Тушинскому вору. Как самый знатный из земских бояр, Дмитрий Трубецкой считался главой ополчения, но всеми делами заправляли атаманы Просовецкий и Заруцкий. Между атаманами и князем Трубецким все явственнее обозначалась взаимная неприязнь. Трубецкой видел, что атаманы все больше отодвигают его от управления войсками, поэтому он начал плести интриги против них.
Просовецкий требовал решительных действий, чтобы до зимы покончить с врагом. Трубецкой настаивал на том, чтобы уморить поляков Гонсевского голодом. Заруцкий, поддержав Просовецкого, сумел убедить земских воевод произвести в начале декабря еще один решительный штурм Китай-города. Ополченцы и казаки сумели ворваться в крепость, но были остановлены залпами из пушек и пищалей. Кто-то донес Гонсевскому о намечающемся приступе, и он сумел тщательно подготовиться к его отражению. Наступление отрядов ополчения захлебнулось в крови.
Эта неудача перессорила между собой вождей земского войска. Просовецкий разругался с князем Трубецким и атаманом Заруцким, обвиняя первого в измене, а второго в нерасторопности. Покинув главный лагерь ополчения, Просовецкий ушел с тысячей казаков в Симонов монастырь, расположенный на Коломенской дороге. Трубецкой рассорился с Заруцким, заявив на заседании Земской думы, что тот-де не достоин стоять во главе войска, в рядах которого много людей из старинных княжеских родов.
* * *
Смутные времена обернулись в Пскове тем, что городские низы отказались присягать Василию Шуйскому, а после его свержения псковичи не признали власть Семибоярщины, которая выдвигала претендентом на русский трон королевича Владислава. Местная беднота покончила с властью верхов. Дворяне и «лучшие» люди бежали из Пскова в Новгород. После убийства Тушинского вора несколько сотен тушинцев, в основном казаков, ушли в Псков, приняв участие в изгнании тамошних бояр и дворян в Новгород. В руках воровских казаков находился и Ивангород.
Вскоре на Псковщине объявился новый самозванец — Лжедмитрий Третий.
Монах Авраамий Палицын, оставивший письменную хронику о событиях Смутного времени, не обошел молчанием и Лжедмитрия Третьего. Им оказался поповский сын Матюшка Веревкин. Род дворян Веревкиных издавна проживал на новгород-северских землях. Когда в этой округе появилось воровское воинство Лжедмитрия Второго, то к нему примкнул Гаврила Веревкин, отец Матюшки. После распада тушинского лагеря Гаврила Веревкин и его братья перешли на службу к королю Сигизмунду, осаждавшему Смоленск. Матюшка Веревкин какое-то время был в стороне от грабежей и сражений, служа дьяконом в маленькой церквушке в Замоскворечье. С приходом в Москву польского войска дьякон Матюшка перебрался в Новгород, где он занялся мелкой торговлей. Торговец из Матюшки получился никакой, так что ему даже пришлось просить милостыню, дабы не умереть с голоду. Тогда-то Матюшке и пришла в голову мысль объявить себя чудесно спасшимся «царевичем Дмитрием», благо, по возрасту он вполне подходил на эту роль. Собравшись с духом, Матюшка объявил новгородцам свое «царское имя». Толпа осыпала Матюшку бранью и насмешками. Многие узнали в нем бродячего торговца. Незадачливому самозванцу пришлось спешно уносить ноги из Новгорода. Все же Матюшке удалось увлечь за собой кучку таких же бродяг и нищих, как и он сам. С этими людьми Матюшка пришел в Ивангород, где стояли воровские казаки, в ту пору воевавшие со шведами.