Эти межкняжеские свары были на руку золотоордынским ханам, которые сами же их разжигали, торгуя ярлыками и ссоря князей друг с другом.
Начиная с Ивана Калиты, московские князья на протяжении многих лет удерживали за собой великое Владимирское княжение. Успех нижегородского князя Дмитрия Константиновича был недолгим. Не прошло и года, как ярлык на владимирский стол оказался у юного московского князя Дмитрия благодаря стараниям Василия Вельяминова.
Представ перед князем Дмитрием, Василий Вельяминов слегка поклонился, прижав к широкой груди свою правую руку, унизанную перстнями с драгоценными каменьями. Шубу, шапку и рукавицы тысяцкий снял с себя и оставил в помещении теремной стражи по своей давней привычке.
— Здрав будь, пресветлый князь! — сказал Василий Вельяминов, пригладив свою подернутую сединой темно-русую бороду.
— Ты почто мой приказ нарушил, боярин? — не отвечая на приветствие, ледяным голосом произнес Дмитрий. При этом он даже не взглянул на тысяцкого, уперев свой хмурый взор в шахматные фигурки. — Как посмел ты оставить в живых лекаря Джакомо? Иль не князь я более? Иль ты у нас теперь на Москве главный верховод? Отвечай!
Добродушная мина на одутловатом лице тысяцкого мигом сменилась выражением плохо скрываемого раздражения.
— Негоже ты поступаешь, племяш, вот так сдуру отправляя на казнь нашего лучшего лекаря, — тоном отеческого назидания проговорил Василий Вельяминов. — Да еще в присутствии всей знати! Что о тебе бояре подумают? Опасение в них может зародиться: мол, сегодня Джакомо по сути дела ни за что на казнь угодил, а завтра любой из них без суда головы лишиться может. Не дело это, племяш.
— Не тебе меня учить, боярин! — Дмитрий надменно приподнял подбородок, его глаза сверкнули недобрым блеском. — У меня своя голова на плечах! Джакомо повинен в шарлатанстве, во лжи и алчности. Я помню, как он похвалялся перед моим отцом, едва прибыв в Москву: мол, ему не составит труда излечить любой недуг.
— Так ведь Джакомо до сего бедствия и впрямь многих людей вылечил, — вставил тысяцкий. — Вспомни, княже, к нему многие приходили: кто с зубной болью, кто с вывихом, кто с грыжей… Джакомо и роды принимал, и от поноса лечил, и рваные раны зашивал. Чего токмо на него ни сваливалось, со всяким недугом он справлялся.
— Не спорю, кости вправлять и зубы лечить Джакомо большой мастак, однако с моровой язвой он не совладал, — чеканя слова, продолжил Дмитрий. — Мою мать Джакомо на ноги не поставил, моего меньшого брата от смерти не спас. А ведь я ему щедро серебра отсыпал! Обманул, выходит, меня Джакомо. За это негодяй и должен понести наказание!
Василий Вельяминов продолжал заступаться за Джакомо, делая упор на то, что свалившееся на русские земли моровое поветрие есть кара Господня за грехи людские.
— Многие священники о том говорят, племяш, — молвил тысяцкий, то разводя руками, то засовывая пальцы за кушак. На нем была длинная темная свитка ниже колен из дорогой парчовой ткани, из-под которой виднелись желтые татарские сапоги-гутулы, удобные для верховой езды.
Василий Вельяминов пешком ходить не любил, предпочитая везде и всюду ездить верхом. У него были самые лучшие лошади в Москве, коих ему доставляли из Орды, с Кавказа, с берегов Дуная и из прочих дальних стран.
— Довольно, дядя! — Дмитрий решительно встал со стула. — Отдай мне Джакомо, ибо гроб для него уже сколочен. Мое решение твердо! Джакомо должен умереть!
Василий Вельяминов окинул Дмитрия с головы до ног неприветливым взглядом и промолвил, теребя свой толстый нос:
— До сих пор бояре и народ московский моим решениям внимали, княже. Пусть так и будет впредь. Ты еще не дорос до самостоятельных решений, племяш. В тебе говорит скорбь по умершей матери и злоба твоя против Джакомо…
— Замолчь, боярин! — гневно воскликнул Дмитрий. — Я — великий князь! Ты не смеешь мне перечить, наглец!..
— Ты получил великое Владимирское княжение благодаря мне, племяш, — медленно вымолвил тысяцкий, исподлобья взирая на Дмитрия, который напоминал сейчас волчонка, оскалившего клыки на матерого волка. — Без меня ты не одолел бы нижегородских князей и не замирился бы с рязанским князем Олегом. Ты под моим крылом сидишь, племяш, лишь благодаря этому стол отцовский у тебя не отняли соседние князья. А посему умерь-ка свой норов, дружок. И не забывай, кому ты обязан своим теперешним высоким положением! — Василий Вельяминов помолчал и добавил уже более миролюбиво: — Я не меньше твоего скорблю по твоей матери, племяш. Однако и в скорби своей я не забегаю наперед разума, не рублю с плеча. Предать смерти Джакомо легко, но этим горю не поможешь.
Отвесив прощальный поклон, тысяцкий направился к двери, его сапоги слегка поскрипывали при каждом шаге. Взявшись за дверное кольцо, Василий Вельяминов обернулся и бросил Дмитрию:
— Князь должен быть милосердным, племяш. Твой покойный отец таким и был, за это люд московский его любил и почитал.
Перешагнув через высокий порог, тысяцкий вышел из светлицы, плотно притворив за собой дверь.
* * *
Едва Василий Вельяминов скрылся за дверью, Дмитрий выскочил из-за стола, отшвырнув стул. Его лицо покрылось красными пятнами, в глазах плясали огоньки еле сдерживаемого гнева.
— Видали, как вызывающе держится предо мной тысяцкий! — возмущался Дмитрий, обращаясь к Владимиру и к Федьке Свиблу. — Дядюшка мой считает меня дитятей неразумным, а себя мнит эдаким мудрецом и славным воителем. Оказывается, я по уши в долгу перед ним. Его послушать, так не видать бы мне княжеского трона, кабы он не порадел за меня! Вот надменный злыдень!
— Тебе шах, брат, — сказал Владимир, сделав очередной ход. Он начинал атаку на белого «князя».
— Отстань, не до игры мне! — рявкнул Дмитрий на Владимира, резким движением руки смахнув с доски шахматные фигурки. — Ты что, не видел, как тысяцкий унизил меня? Не слышал, как он разговаривал со мной? Иль тебе сие безразлично, братец?
Владимир растерянно хлопал глазами, ему еще не доводилось видеть Дмитрия в таком взвинченном состоянии.
— Бог с тобой, брат! — пробормотал Владимир. — Я душой и сердцем на твоей стороне. Мне тоже не нравится, что дядя твой совсем уж не считается с тобой. Ты — князь, поэтому тысяцкий обязан тебе подчиняться.
— И я готов пойти за тобой в огонь и воду! — пылко вставил Федька Свибл, приблизившись к Дмитрию и взяв его за руку. — Токмо до поры до времени и тебе и нам придется подчиняться твоему властолюбивому дяде. Ведь Василий Вельяминов ныне верховодит и городовой ратью, и княжеской дружиной, и боярской думой.
— Да, до поры до времени придется… — в мрачном раздумье проговорил Дмитрий, прохаживаясь по светлице взад-вперед.
В свои четырнадцать лет Дмитрий выглядел на все шестнадцать, поскольку он был широкоплеч и статен, у него была крепкая шея и большие сильные ладони. Дмитрий был облачен в белую длинную рубаху, опоясанную узорным кушаком. Сквозь льняную ткань рубахи проступали крутые мускулы на его широкой груди и на плечах.