«Я истово служил и служу Дмитрию, как старшему брату, но коль приберет его Господь до срока, неужто мне и дальше в «младших» ходить, кланяясь своему племяннику! — размышлял Владимир, то прохаживаясь по светлице, то вновь садясь за стол. — Не бывать этому! Ведь и я прямой потомок Ивана Калиты! Вот оправится Дмитрий от недуга, я потолкую с ним об этом. И коль Дмитрий упрется на своем, тогда пусть нас рассудит меч!»
* * *
Оправиться от тяжкого недуга Дмитрию Донскому удалось только в начале марта. Великий князь сам вызвал к себе своего двоюродного брата, с которым он не виделся почти два месяца. Всякий раз, когда Владимир приходил в великокняжеский терем, чтобы справиться о самочувствии Дмитрия, его не пускали дальше сеней гридни и челядинцы. Таково было распоряжение великой княгини Евдокии Дмитриевны, которая не могла простить Владимиру его неприязненного отношения к своим братьям Симеону и Василию Кирдяпе. Симеон Дмитриевич, княжеский стол которого находился в Суздале, частенько наведывался в Москву. Постоянно нуждаясь в деньгах, он приспособился выпрашивать их у сестры, которая имела доступ в великокняжескую казну. Пронырливый Симеон повсюду рассылал своих подслушивателей и подглядывателей, благодаря которым он знал все слухи и кривотолки, какие гуляют по Москве. Симеона сильно тревожило болезненное состояние Дмитрия Ивановича, поскольку он знал от своих доносчиков, что кое-кто из московских бояр уже прочит на московский стол Владимира Андреевича в обход сыновей великого князя. Эти слухи были ведомы и Евдокии Дмитриевне.
Подходя к теремному покою, где ожидал его великий князь, Владимир столкнулся в широком переходе с Симеоном Дмитриевичем, который поспешно прошмыгнул мимо, нырнув в боковую дверь. По плутоватым глазам Симеона Владимир догадался, что тот только что наушничал перед великим князем.
Внешний вид Дмитрия поразил Владимира. Великий князь сильно располнел и обрюзг, стал неповоротлив, у него появились мешки под глазами и сиплая нездоровая одышка. В глазах у Дмитрия стал заметен какой-то лихорадочный блеск, а на лице появилась печать угрюмой недоверчивости.
Едва обнявшись с Владимиром, Дмитрий поспешил сесть в кресло с подлокотниками, словно ему было трудно стоять на ногах. На нем были белые суконные порты, заправленные в желтые сапоги из мягкой кожи, и несколько мешковатая льняная рубаха с круглым воротом и длинными рукавами.
— Говорят, ты уже на трон мой нацелился, брате, — с недоброй ухмылкой промолвил Дмитрий, указав Владимиру на стул. — Вон, ты уже и в багряницу нарядился, словно великий князь! Блистаешь золотым шитьем на платье, как ромейский василевс!
— Я только что с германскими послами встречался, брат, — сказал Владимир, слегка смущенный неприязненным тоном Дмитрия. — Потому и пришел к тебе в таком одеянии. Обычно я наряжаюсь попроще, ты же знаешь.
— Откель мне знать? — фыркнул Дмитрий, пожав плечами. — От тебя ни слуху ни духу! Покуда лежал я бревном на ложе, все спрашивал то у жены, то у лекарей: где же мой брат Владимир? Почто он не навещает меня? Неужто в делах с утра до ночи?.. А в ответ слышу: мол, высоко вознесся в мыслях Владимир-князь, бояр московских на свою сторону переманивает, уже вотчину Московскую между ними делит. Все ли поделил, братец? — Дмитрий с недобрым прищуром взглянул на Владимира. — Сыновьям моим и супруге моей что-нибудь оставил?
Владимир скользнул взглядом по одутловатому бледному лицу Дмитрия, по его нахмуренным глазам. Он сразу понял, откуда дует ветер, с чьих слов Дмитрий настроен сейчас так непримиримо к нему. Ему совсем не хотелось ссориться с Дмитрием или оправдываться перед ним в том, чего не было.
— Я, пожалуй, приду к тебе в другой раз, государь, — проговорил Владимир, поднявшись со своего места. — Прощай покуда!
— Нет, ты не уйдешь, пока не поведаешь мне о всех своих тайных кознях! — хрипло вскричал Дмитрий. — Ты думаешь, мне ничего не известно! Думаешь, что обвел меня вокруг пальца!
— Тем более, брат, — слегка усмехнулся Владимир, — зачем мне что-то тебе рассказывать, коль ты и так все знаешь. А вокруг пальца тебя пока обводят твоя супруга и твой шурин Симеон.
Владимир направился к двери, придерживая рукой нижний край своего длинного голубого плаща. Уже оказавшись за дверью, Владимир расслышал, как Дмитрий зло выкрикнул ему вслед:
— Я тебя выведу на чистую воду, злодей! Не видать тебе стола московского как своих ушей!
«Поживем — увидим, брат!» — подумал Владимир, шагая по гулкому теремному переходу к лестничному пролету, ведущему на нижний ярус великокняжеских хором.
Уже на другой день Владимир узнал, что Дмитрий лишил его Галицкого и Дмитровского уделов. В Галич и Дмитров выехали дружинники великого князя, чтобы изгнать оттуда наместников Владимира. Еще через два дня великокняжеский огнищанин известил Владимира о том, что его московский терем переходит во владение великого князя. Владимиру, его семье и его матери было велено как можно скорее покинуть Москву, взяв с собой лишь столько имущества, сколько может поместиться на трех возах.
Владимир вместе с семьей и матерью перебрался в Серпухов. Объятый мстительным гневом посадил свою дружину на коней и силой захватил городок Перемышль, а также несколько деревень на реке Протве, принадлежавшие великой княгине Евдокии. Не успокоившись на этом, Владимир прибрал к рукам также городок Лобынск на Оке и богатую Берендееву волость на реке Лопасне, входившие во владение Дмитрия Ивановича.
Наместники и приставы, изгнанные Владимиром из захваченных им сел и городов, прибежали в Москву, испуганные и растерянные. До сего времени они страшились лишь внезапных наскоков рязанцев или литовцев и никак не ожидали, что серпуховской князь Владимир Храбрый начнет отнимать волости у великого князя Дмитрия Донского. Смятение началось и в Москве среди местных купцов и знати. Купцы страшились того, что распря между Владимиром Храбрым и Дмитрием Донским может прервать движение торговых караванов, идущих с юга в Москву и Новгород. Московские бояре, понимавшие подоплеку возникшей непримиримой вражды между двумя победителями Мамая, разделились на два лагеря. Одни бояре поддерживали Дмитрия Донского, другие — Владимира Храброго. Посередине меж этими двумя враждебными группировками оказались священники во главе с митрополитом Пименом, пытавшиеся всеми средствами предотвратить беспощадную междоусобицу, грозившую развалом Московского княжества. Кто-то из священников вспомнил про Сергия Радонежского, которому в прошлом уже доводилось примирять враждующих князей. Пимен без промедления отправился в лесную обитель Сергия, чтобы убедить святого старца выступить примирителем и третейским судьей между Дмитрием Донским и Владимиром Храбрым, собравшимися обнажить меч друг на друга.
— У нас в дружине четыре сотни молодцов, да из Боровска вот-вот подойдут еще три сотни дружинников во главе с воеводой Кирсаном, — молвил рыжеволосый Ян Волосожар с воинственным блеском в голубых глазах. — Федор Воронец привел с собой полсотни гридней, да брат его Юрий Грунок прибыл к нам в Серпухов с тридцатью вооруженными людьми. Вот уже набирается почти восемь сотен конников!