Квинт горделиво кивнул и жестом велел мне сесть на другой стул рядом с ним.
– Как зовут твоего мужественного спутника? – спросила Аттия, усевшись в кресло напротив нас с Квинтом.
– Его зовут Авл Валент, – ответил Квинт. – Он родом из Самния.
– Авл, ты из вольноотпущенников? – Аттия посмотрела на меня с явной симпатией.
– Нет, я свободный человек. – Мой голос слегка дрогнул от волнения.
Две прекрасные римлянки, мать и дочь, сидели напротив и разглядывали меня с нескрываемым любопытством. Мне было не в диковинку, что среди женщин Рима встречается немало таких, кому доставляет удовольствие близко общаться с гладиаторами и даже заводить с ними интимные отношения. С одной стороны, гладиаторы для римлян являлись низшими существами, но с другой – эти бойцы, живущие среди постоянных опасностей и крови, считались в римском обществе образцом силы и мужества. Мне было приятно, что Аттия и ее дочь без всякого зазнайства вступили со мной в беседу. Однако я чувствовал себя скованно и неловко, не смел поднять на них глаз, ибо мое тайное намерение убить Октавиана жгло меня изнутри, как раскаленное железо.
Видя мою скованность, Аттия позвала служанку из соседнего помещения и велела ей принести вина. Молодая рыжеволосая рабыня молча поклонилась и удалилась.
Аттия сказала Октавии, чтобы та проводила Квинта в комнату Октавиана. «А потом, милая, вновь садись за пряжу», – наставительным тоном добавила Аттия, строго взглянув на дочь.
Октавия покорно поднялась со стула, не выразив ни малейшего неудовольствия от сказанного матерью ни словом, ни взглядом. По всей видимости, эта юная красавица с дивным греческим профилем уже привыкла к строгому материнскому воспитанию.
Оставшись наедине с Аттией и выпив вина, я почувствовал себя гораздо свободнее. От меня не укрылось, что прекрасная мать Октавиана проявляет ко мне не просто симпатию, но совершенно определенный интерес. В ее милом кокетстве, в каждой ее улыбке, в каждом взгляде и наклоне головы чувствовалось, что эта обольстительная женщина знает силу своих чар и частенько пользуется ими в общении с мужчинами. Со своей стороны я решил не разыгрывать из себя неопытного теленка, осыпав Аттию такими комплиментами, которые не могли не подсказать ей, что она желанна мне как женщина. А когда я прочитал Аттии пару весьма фривольных стихов Катулла, она не смогла скрыть своего изумления.
– Так ты гладиатор или поэт? – улыбнулась Аттия, не скрывая того, как ей приятны мои восторги по поводу ее красоты, облеченные в стихотворные строки.
Через несколько минут мы с Аттией уединились в полутемной опочивальне, где пахло высушенной лавандой и жасмином. Сквозь желтые волнистые занавески, висевшие на двух оконных проемах, в спальню проливался неяркий солнечный свет. В теплом благовонном полумраке обнаженное тело Аттии показалось мне очень белым и божественно прекрасным. Едва мои руки легли на ее покорные плечи, скользнув по ее гибкой, чуть прогнутой спине, как во мне взыграла моя мужская сила, а мое сердце забилось с удвоенной энергией. Сжимая пальцами большую упругую грудь Аттии, я лежал на спине на мягкой постели, глядя, как мое затвердевшее мужское естество входит в ее узкое розовое лоно, увитое светлой нежной порослью. Откинувшись слегка назад и опершись руками на мои колени, Аттия с негромкими блаженными стонами принялась ритмично насаживаться своим влажным чревом на мой колообразный жезл. При этом ее пышная грудь подрагивала из стороны в сторону, а эластичные мышцы на ее красивых бедрах напрягались и проступали сквозь нежную белую кожу при каждом страстном движении. Чем сильнее блаженная эйфория охватывала Аттию, тем громче раздавались ее сладострастные стоны.
В опочивальню заглянула рыжеволосая рабыня и сразу исчезла. При этом у нее был такой вид, словно она увидела нечто совершенно обычное.
Испив до дна чашу наслаждения, мы с Аттией еще какое-то время лежали на кровати, приходя в себя после столь бурной интимной гимнастики.
– Рыжеволосая рабыня видела, как мы с тобой совокупляемся, – предупредил я Аттию. – Твой муж…
– Феба не выдаст меня, – невозмутимо прервала меня Аттия. – Мой муж ничего не узнает.
Я встал с ложа и начал одеваться.
– Ты можешь омыться в купальне, Авл, – сказала Аттия. – Вернее, мы можем вместе поплескаться в бассейне. Если ты не против, конечно.
– Я не против, но, боюсь, Квинт меня потеряет, – пробормотал я.
В этот момент на пол упал кинжал, который был спрятан в складках моей тоги. Я невольно вздрогнул.
– Ты всегда ходишь вооруженный? – спросила Аттия. Поднявшись с постели, она обвила мою шею руками.
– Всегда, – ответил я. – Я же телохранитель.
– Мне нужен молодой сильный любовник, – промолвила Аттия, глядя мне в глаза. – Мой супруг в постели сущий размазня, а я обожаю потрахаться от души и всласть! У меня был любовник-жеребец из гильдии кожевников, но его зарезали в уличной драке. Вот уже полгода я прозябаю в тоске и печали! Извини, Авл, что я сама вешаюсь на тебя, но мне кажется, что ты достойный человек и поймешь меня правильно. Сколько тебе лет? – Аттия поправила мои растрепанные волосы своими нежными пальцами.
– Двадцать шесть, – сказал я, прибавив себе один год.
– Значит, мы с тобой договорились! – деловито подвела итог Аттия, не выпуская меня из своих объятий. – Я знала, Авл, что мы с тобой поладим. Ты – красавец, и я хороша собой! Мы будем замечательными любовниками, клянусь Венерой. Встречаться будем у меня или в доме у моей овдовевшей подруги. Кстати, Авл, при желании ты можешь трахать и ее. В таких делах я не щепетильна.
Наша фривольная беседа с Аттией продолжилась в узком неглубоком бассейне, куда была напущена подогретая вода из цистерны, установленной за стеной купальни. Аттия рассказала мне, как отыскать дом ее подруги Поллии, кратко изложив при этом историю ее несчастливой семейной жизни. Насколько я понял, эта Поллия была обычной дорогостоящей гетерой. А ее несчастья в супружестве происходили от того, что она никак не могла расстаться со своим ремеслом проститутки.
Между тем в доме случился небольшой переполох, вызванный тем, что Октавиан, дурачась, ненароком ударил Квинта макушкой головы в нос, вызвав довольно сильное кровотечение. Сестра Октавиана и служанка Феба немедленно уложили Квинта на спину, положив ему на нос тряпку, смоченную в холодной воде. Вышедшая из купальни Аттия тоже принялась хлопотать над Квинтом, перед этим отругав сына за его грубую неловкость.
Октавиан выглядел огорченным, но не столько оттого, что случайно разбил нос своему школьному приятелю, сколько из-за того, что мать отругала его при постороннем человеке, то есть при мне. А тут еще Октавия, представляя мне Октавиана, шутливо назвала брата «неловким грубияном». Октавиан наградил сестру обиженно-недовольным взглядом, капризно поджав свои по-девичьи красивые губы. В облике этого подростка проступало что-то аристократическое и вместе с тем нечто женственное. Несмотря на свой юный возраст, Октавиан имел привычку держать спину прямо и горделиво приподнимать подбородок, словно он с шести лет ходил в балетную школу. Октавиан был строен и хрупок, как девочка. У него были изящные тонкие пальцы, правильные черты лица, дивные светло-голубые глаза, волнистые светлые волосы. В профиль тринадцатилетний Октавиан необычайно походил на свою красивую сестру.