– Эх, хорош Днепр-Славутич! – потягиваясь, восхищенно проговорил Василий.
Стоявшая рядом Анфиска спросила:
– Что значит «Славутич»?
– Славный то есть, – пояснил Василий.
– А-а… – протянула Анфиска.
Могучее течение влекло ладью по отливающей серебром водной глади, широкой, как море. Куда Волхову до Днепра! Мимо проплывают величественные утесы – белые, изрезанные трещинами. Быстрокрылые чайки реют в вышине.
Теплый попутный ветер надувает большой парус.
– Коль так будем идти, то дня через три доберемся до Любеча, – с довольной улыбкой промолвил Яков Залешанин.
Вдалеке за кормой пестрели паруса других ладей, плывущих вниз по Днепру. Навстречу тяжко идут на веслах караваны судов с низовьев великой реки. Иные корабли довольно сильно отличались от русских ладей, и люди на них перекликались на непонятном языке.
Любопытная Анфиска расспрашивала кормчего:
– Яков, а это чей корабль?.. А вон тот чей?..
Яков вглядывался в проходящую на веслах вереницу судов, прикрыв глаза от солнца ладонью, и неторопливо отвечал:
– Это ладья данов, есть такой народ в Европе. А та ладья греческая. Видишь, у нее две мачты. Следом за ней идет корабль фрягов.
– Что это за мужичок деревянный на носу у фряжской ладьи? – спросила Анфиска.
– Это святой Николай Угодник, покровитель мореходов, – ответил кормчий.
– А на нашей ладье почто звериная голова вместо Николы?
– От прадедов наших так повелось, – пояснил Яков. – Корабль тоже существо живое, без головы ему нельзя. И чем страшнее голова, тем больше надежа, что отпугнет она всякую нечисть.
– А Никола Угодник может нечисть отпугнуть? – любопытствовала Анфиска.
– Коль помолиться хорошенько, поможет судну и Никола, – сказал Яков, – но звериная голова и без молитвы помогает.
Уже в Любече узнал Василий о том, что новгородцы устрашились войны с великим киевским князем и приняли к себе на княжение его племянника, а сына Юрия Долгорукого обратно в Суздаль спровадили. Проглотил обиду суздальский князь, ничем не ответил на это новгородцам.
– Пока не ответил, – многозначительно ухмыльнулся Худион. – Не таковский человек князь Юрий, чтобы обиды прощать. Да еще такие!
– Выходит, зря мы спешили, – сказал Василий. – Не будет войны-то.
– Говоря так, вспомни, какой день ныне, – заметил Потаня. – В народе молвят: на Илью до обеда лето, после обеда осень. В августе и день короче, и комары перестают кусаться, холода чуют. Нам до зимних бурь в Царьград попасть надо. Путь впереди еще неблизкий.
Во время пребывания в Любече принял Василий в свою дружину некоего Микулу, сына кузнеца. Выгнали старшие братья Микулу из отчего дома. Ссора меж ними возникла при дележе наследства, доставшегося им от скончавшегося родителя. Микула хоть и понимал, что несправедливо обошлись с ним братья, однако не стал жаловаться на них ни старшим родственникам, ни отцовским друзьям. Гордый он был, полагал, что и своим трудом прокормиться сможет.
Василий познакомился с Микулой возле корабельных причалов.
Установив на видном месте переносную наковальню, Микула занимался изготовлением из толстой стальной проволоки гвоздей различной длины, а также скоб и крючьев для копчения мясных туш. Если кому-то надо было исправить погнутую подкову или починить сломанный наконечник копья, Микула брался и за это. Тут же у него находился небольшой плавильный горн с подсоединенными к нему кожаными мехами для подачи воздуха. Плату за свою работу Микула брал не только деньгами. Василий видел, как один купец расплатился с Микулой старыми, но еще добротными сапогами. Микула выковал купцу круглый металлический нагрудник на кольчугу.
Василий дал Микуле кривой арабский кинжал, чтобы тот сделал клинок прямым. Этот кинжал достался Василию после схватки с разбойниками в Волоковском лесу. Один из разбойников бросился на Василия с этим кинжалом, но явно не рассчитал своих сил и расстался с жизнью.
Видя, как ловко молодой кузнец управляется с молотом и щипцами, Василий предложил Микуле вступить к нему в дружину.
– В пути всякое может случиться, свой кузнец нам совсем не помешает, – сказал Василий.
Узнав, куда и с какой целью ведет свою небольшую дружину Василий Буслаев, Микула не смог скрыть своего изумления.
– Давно я мечтаю повидать дальние земли и города, – признался Микула Василию. – Твое предложение, друже, для меня воистину как милость Господня. Ежели посчастливится мне поклониться Гробу Господню, тогда можно считать, что не зря я прожил свою жизнь.
Из Любеча вышли на рассвете.
Было прохладно и безветренно. Низко стлался туман.
Мерно скрипели уключины. Ладья своим изогнутым форштевнем разрывала холодные клочья тумана.
Едва солнце разбросало над лесом свои горячие лучи-стрелы, враз повеяло теплом, разбежались низкие облака, обнажив яркую синеву небес. Река засверкала на солнце великим множеством солнечных бликов, из темной превратилась в светло-голубую. Вновь раздалась вширь и понесла на своих сильных ладонях ярко-красную ладью новгородцев.
Путь крестоносной дружины лежал мимо устьев Припяти и Десны, впадающих в Днепр, мимо Вышгородских гор к славному граду Киеву.
Над Киевом плыл заупокойный звон. Погребали великого князя Всеволода Ольговича.
Оставив ладью на Почайне-реке, Василий, его побратимы и переодетая в мужское платье Анфиска поднялись в город, широко раскинувшийся на холмах по правобережью Днепра.
Повсюду сновали толпы народа; торговли в этот день не было. Несмотря на траурный звон колоколов, многие киевляне не выглядели опечаленными.
На площади возле величественного Софийского собора Василий разговорился с каким-то ремесленником.
– Без плача провожаете вы своего князя в последний путь. Почто так?
Ремесленник отвечал без утайки, сразу распознав в Василии и его спутниках приезжих гостей:
– Крут бывал порой покойный Всеволод Ольгович, спуску никому не давал.
– Может, правитель таким и должен быть? – заметил Василий.
– Ну, так и правил бы в своем отчем гнезде – Чернигове, – рассердился ремесленник. – Мы Всеволода Ольговича к себе не звали! Киевляне издревле за Мономашичей стоят, Ольговичи нам не нужны. От них только вред да разорение!
– Кто же теперь на киевский стол сядет? – спросил Василий.
– Известно кто – братья Всеволода Ольговича, Игорь и Святослав.
– Вдвоем на один стол?!
– Было бы их трое, Ольговичей, так и втроем бы сели! Ольговичи всегда до Киева жадны были! – Случайный собеседник Василия понизил голос. – Властолюбия Ольговичам не занимать.