– Но ты зарубил троих стражников и начальника караула. Еще от твоих рук погибли два сильных раба и пятеро получили увечья. Ты не станешь отрицать этого?
– Не стану.
– В таком случае ты обвиняешься в дерзкой неблагодарности и бессмысленной жестокости, русич, – повысил голос протовестиарий. – Ты признаешь свою вину?
– Признаю.
– Неблагодарность и жестокость в тебе, по-видимому, из-за того, что ты возрос в варварской стране, где царит беззаконие и попираются христианские заповеди. Василевс готов помиловать тебя, неразумного, если ты согласишься заменить убитого Волумниана в его должности спальничего василиссы. Каков будет твой ответ?
– Я отказываюсь от этой должности.
– Это грозит тебе смертью. Подумай, русич!
– Я выбираю смерть, – твердо произнес Василий.
Среди чиновников прокатился сдержанный гул не то восхищения, не то осуждения.
– Секретарь, запиши. Обвиняемый сам вынес себе смертный приговор, – с громкой торжественностью промолвил протовестиарий. Его глаза с холодным любопытством изучали Василия. – Тебе сообщат позднее, какой смертью ты умрешь, русич. Это будет решать василевс. Уведите осужденного.
Из темного и холодного подвала Василия перевели в тесный каменный мешок с оконцем под самым потолком. В его новом обиталище было гораздо теплее, и спал он теперь на узкой каменной лежанке у стены. Постелью Василию служил матрац, набитый сухим камышом, и шерстяной плащ.
Если на людях Василий держался бесстрашно, то одиночество повергало его в бездну уныния и самого безысходного отчаяния. Не сама казнь страшила молодецкое сердце, но столь бесславный конец жизни. Если каким-то образом дойдет до Новгорода весть о том, что окончил свой век Василий Буслаев не в сече, не среди бурных волн, но как тать, на плахе или в петле, то-то порадуются недруги его и как горько будет узнать такое матери и Любаве! Что подумает о Василии иеромонах Кирилл. Мол, дал Василий обет святой, а сам опять за старое принялся и поплатился головой!
Обращались мысли узника и к друзьям, дружинникам своим. Ведают ли они, какие тучи собрались над головой Василия? Неужто растеряются новгородцы и не вызволят своего вожака из беды! О чем там думает смышленая головушка Потани?..
В растерянности и тревоге пребывали буслаевские дружинники – и те, что несли дозор на царьградских стенах, и те, что жили на подворье Святого Мамонта. Больше месяца прошло, как ушел в императорский дворец их предводитель и не вернулся обратно. За это время дважды приходил от логофета дрома горбоносый Архилох, успокаивал русичей. Мол, жив Василий, но покуда сидит в темнице за упрямство свое.
– Что же будет, коль не уступит Василий императору? – как-то спросил Худион у Архилоха.
Тот печально покачал головой:
– С василевсом шутки плохи.
Вечером у Потани с Худионом состоялся разговор.
– Нрав Василия нам известен, – сказал Потаня, – коль он упрется в чем, так самому Господу не уступит. А посему выручать надо Ваську, пока не поздно!
Худион вздохнул:
– Надо-то надо, а как? Дворец приступом брать, так у нас всего полсотни топоров!
– Силой мы ничего не добьемся, друже. А вот хитростью… – Потаня, понизив голос, изложил Худиону свой замысел.
По этому замыслу, кому-то из буслаевской дружины предстояло как можно скорее выступить навстречу воинству германского короля. Крестоносцы, полагал Потаня, вряд ли бросят в беде такого же воина Христова, коим является Василий Буслаев.
– Германский король доводится родственником Мануилу, – молвил Потаня. – Токмо Конрад, как родственник, сумеет надавить на Мануила и избавить Василия от тяжкой участи. Но перед этим Конрада нужно расположить к Василию, пробудить в нем сочувствие к русичу-крестоносцу. Дело это нелегкое, но иного выхода я не нахожу.
В тот же вечер Потаня отобрал из дружины тех ратников, кто хоть немного умел изъясняться по-немецки. Таких оказалось всего трое: Домаш, Микула Любечанин и Яков Залешанин. Сам Потаня свободно говорил как по-гречески, так и по-немецки.
В присутствии Худиона Потаня объяснил троим своим соратникам, что им предстоит ехать вместе с ним верхами навстречу немецким крестоносцам, которые, по слухам, уже прошли Венгрию и вступили в пределы империи ромеев. Лошадей предусмотрительный Потаня раздобыл еще несколькими днями ранее.
Ночью четверо всадников укромными улочками выбрались из предместий Царьграда и поскакали на запад.
Рати германского короля Конрада и его феодалов отмечали разбоем и грабежами свой путь через земли венгров и сербов. За войском рыцарей двигались многочисленные толпы крестьян, сорванных с обжитых мест обещаниями папских проповедников о дармовой земле в Палестине и райской жизни в Земле обетованной.
Подобно саранче, крестьянские отряды опустошали поля, разоряли села и небольшие города. Венгерский король, пропустив через свои владения рыцарей, бросил на немецких крестьян свою конницу. Избиение плохо вооруженных толп, двигавшихся вместе с семьями, продолжалось несколько дней кряду. Убитых венгры бросали в Дунай, воды которого покрылись тысячами мертвецов, плывущих вниз по течению.
Во владениях ромеев немецкие рыцари продолжили свои бесчинства, повсюду силой отнимая у жителей корм для лошадей, хлеб, вино и другие припасы. Всякого, кто возмущался, немцы убивали на месте. Несколько тысяч бедняков-крестоносцев, сумевших вырваться из Венгрии, не отставали в грабежах от своих феодалов.
Мануил Комнин расставил вдоль дорог конных и пеших воинов, чтобы уберечь своих подданных от разбоя алчных крестоносцев.
Жители города Адрианополя отказались впустить в свои стены свиту германского короля из боязни потерять свои богатства. Разгневанный Конрад приказал начать штурм города. На выручку к адрианопольцам подоспело ромейское войско. Завязалась битва, в которой одолели греки и загнали крестоносцев в их укрепленный лагерь.
…Солнце скрылось за горами, окрасив снежные вершины бледным пурпуром. Мрачно темнел на горных склонах густой лес.
Гряда низких холмов, на которых раскинулся Адрианополь, закрывавший дорогу на Константинополь, напоминала гигантское чело, обрамленное короной из белокаменных стен и башен.
Быстро опустилась полная запахов летняя ночь.
Через равнину, заваленную телами павших воинов, медленно ехали четверо всадников. Их появление тут и там вспугивало лисицу или волка, тогда зверь быстрой тенью исчезал в густой траве.
– Гляди-ка, Потаня, сколь народу побито, – прозвучал в темноте негромкий изумленный голос Якова Залешанина.
– Други, – воскликнул Домаш, – да тут ромеи недавно сражались с крестоносцами!
Убитых крестоносцев было легко опознать по белым и серым плащам с нашитыми на них красными крестами. Изображение креста было и на щитах поверженных в битве воинов Христовых. Убитые ромеи отличались от павших крестоносцев не только цветом плащей и эмблемами на щитах, но и коническими клепаными шлемами и чешуйчатыми панцирями, получившими распространение в ромейском войске после войн императора Ираклия с персами.