Приглядываясь к чернецам, Пересвет увидел среди них и мужчин средних лет, и стариков, и юных отроков. Длинные волосы и грубые черные одежды придавали этому молчаливому собранию несколько мрачный вид.

Пересвет не столько ел, сколько давился этой непривычной для него пищей.

– Привыкай, брат, – шепнул ему Ослябя. – В обители у Сергия Радонежского стол не богаче этого.

После завтрака Ослябя привел Пересвета в свою келью, где он гостевал, и показал ему две объемные книги в кожаном переплете с медными застежками. Одна из книг была «Напрестольное Евангелие», другая – «Жития Святых».

– Может, когда-нибудь в эту книгу впишут и жизнеописание Сергия Радонежского, – заметил Пересвет, постучав пальцем по кожаной обложке книги.

– Думаю, что потомки оценят подвижнический подвиг игумена Сергия, – сказал Ослябя, – ибо мечом земли покоряют, а словом – сердца.

Ослябя вывел лошадь из монастырской конюшни, навьючив на нее свои мешки с поклажей.

– Это хорошо, что ты верхом на коне к отцу Сергию приедешь, – проговорил он Пересвету, – а то в нашей лесной обители большая нехватка в лошадях. До Москвы и Переяславля-Залесского путь не близкий, пешком не набегаешься.

Монах-привратник, сидя на скамейке у ворот, вел беседу со странствующим иноком Феогностом, который на зиму обычно поселялся в стенах какого-нибудь монастыря. Феогност слыл человеком вещим и прозорливым, поэтому привратник, задавая ему вопросы, ловил каждое его слово.

Увидев Ослябю и Пересвета, направляющихся к распахнутым воротам и ведущих коней в поводу, привратник обратился к Феогносту, кутаясь в ветхую шубейку:

– Скажи мне, друже, что гонит людей в дорогу? Не всегда ведь люди отправляются в путь, выполняя чье-то повеление или спасаясь от опасности.

Беззубый морщинистый Феогност, с седыми космами, свисающими из-под черного капюшона, кашлянул и ответил:

– Человека гонит в дорогу мечта или беда. Или леший его знает что – ноги должны ходить, а глаза видеть.

– А что ты можешь поведать, мудрец, про этих двух молодцев? – кивнул привратник на Ослябю и Пересвета. – Какова их ожидает судьба?

Феогност с прищуром оглядел двух друзей, поглаживая свою куцую бородку, потом изрек:

– Погибнут они оба в битве, но добудут себе вечную славу. Многих наших князей и бояр после их смерти потомки забудут, а этих двоих молодцев на Руси не забудут никогда!

Проходя в створ ворот мимо привратника и старика Феогноста, Ослябя и Пересвет услышали их разговор.

– Слыхал, брат, что нас в будущем ожидает? – усмехнулся Пересвет, взглянув на Ослябю. – Выходит, что от судьбы не уйдешь!

– Нашел, кому верить! – отозвался Ослябя. – Этот Феогност языком чешет, как метлой метет. Таких пророков на Руси по дюжине в каждом княжестве.

Часть III

Глава первая

Сергий Радонежский

– Такой лепший молодец и подался в монахи. Зачем? – В темно-синих девичьих глазах светилось искреннее недоумение. – Я полагала, что в монастырь идут люди старые и увечные, либо те, на ком кровь невинных.

Пересвет отряхнул ладони и уселся на мешок с житом, который он по просьбе этой миловидной челядинки вынес из кладовой и принес на плече в теремную мукомольню.

– Как тебя звать, прелестница? – спросил Пересвет, сняв с головы черный монашеский клобук.

– Шугой родители нарекли, – ответила девушка, отступив на шаг и прислонившись спиной к дубовому столбу, подпиравшему потолочную балку. Она не скрывала того, что этот статный молодой инок ей очень нравится.

– Какое чудное имя! – удивился Пересвет. – Почто же так тебя назвали, милая?

– Крикливая я была в детстве, – с улыбкой пояснила челядинка, – надоедала отцу с матерью своим плачем, вот они так-то меня и прозвали. У меня есть старший брат, так его зовут Неупокой. Он в малолетстве тоже был шибко плаксив.

– А-а, – понимающе протянул Пересвет, кивая головой. – А меня вот нарекли Пересветом. Будем знакомы, красавица.

– Понятно, почему тебя так назвали, – с той же приветливой улыбкой заметила Шуга, легким движением руки коснувшись длинных, почти белокурых волос Пересвета.

– Твоя правда, милая, – усмехнулся Пересвет, тряхнув густой шевелюрой. – Отпираться не стану. По сравнению с братом и сестрой я был самый светловолосый.

– Где же ныне твои родичи, молодец? – поинтересовалась Шуга.

– В Брянске, – ответил Пересвет.

– Далече отсель, – проговорила Шуга, присев на березовую колоду.

На ней было длинное платье из неотбеленного толстого сукна, на плечи была наброшена заячья шубейка до колен. В ее темно-русой толстой косе, переброшенной на грудь, искрились снежинки. Это порывом ветра сбросило с крыши амбара налет из пушистого недавно выпавшего снега прямо на головы Шуге и Пересвету, когда они пересекали теремной двор.

– Не ты первая задаешь мне такой вопрос, милая, – с тихим вздохом промолвил Пересвет. – Не ты первая. Не скрою, в первый год жизни в монастыре мне было неловко перед прочими иноками, согбенными годами и немощами. Но потом я освоился и уже не терзался мыслями о том, что, быть может, занимаю чужое место в обители, что мне более пристало жить в миру, а не в общине отшельников. С усмирением плоти приходит и возвышенность мысли, это и есть внутреннее очищение.

– Что же толкнуло тебя променять мирскую жизнь на монастырское затворничество? – спросила Шуга, пытливо вглядываясь в лицо Пересвета.

Бледный свет короткого зимнего дня, просачиваясь сквозь толстое зеленоватое стекло, вставленное в небольшие узкие окна, с трудом рассеивал сумрак, висевший в просторном помещении, пропахшем пылью, мукой и грубой мешковиной.

Пересвет отбросил со лба длинную светлую прядь, задумчиво погладил пальцами свою короткую золотистую бородку, которая добавляла ему мужественности, но не могла скрыть его цветущий возраст.

– В двух словах на сей вопрос мне не ответить, а толковать об этом долго тут как-то неуместно. – Пересвет, словно извиняясь, обвел рукой вокруг себя. – Давай-ка лучше зерно молоть, милая. Где тут у вас ручные жернова?

– Вон за той перегородкой, – Шуга кивком головы указала на дощатую стенку, делившую помещение на две части, – там же находятся лари для муки. Неси мешок туда, а я за светильником схожу. Окон в том закутке нет.

Жернова у ручной мельницы были тяжелы и громоздки, однако плечистый Пересвет вращал верхний жернов с помощью деревянной ручки без особых усилий. Шуга только успевала подсыпать зерно в специальное отверстие, расположенное в центре круглого верхнего жернова, из другого отверстия в нижнем жернове тонкой струйкой сыпалась мука в подставленный плетеный короб. Жернова были установлены на прочной дубовой раме с четырьмя массивными ножками. Единственным неудобством для Пересвета было то, что ему приходилось при его высоком росте работать в полусогнутом положении. Подставка для этих жерновов была явно рассчитана для малорослых людей.