Но тот делать не стал ничего, только шагнул ближе, чтоб никто, даже незаметно подкравшийся следом ничего не услышал, и вдруг сказал:
– Я, князь Дмитрий Иванович, не серчай на меня, ничего слушать не стану и примет выглядывать тоже. Потому как и без примет могу тебе сказать, что завтра все от нас зависит. Выдюжим, не дрогнем, так и одолеем ворога. А побежим, так никакие приметы не спасут! И Богородица только тогда помогать станет, если видеть будет, что сами крепки и духом, и телом!
Дмитрий опустил голову – верно, к чему и приметы, ведь сам все знает.
– А еще без примет могу сказать, что после завтрашней битвы много будет слез материнских да женских пролито. Если и победим, то далеко не все отсюда домой вернутся.
Тоской сжало сердце Дмитрия, он хорошо понимал, сколько семей осиротит завтрашняя битва. Но иначе уже было нельзя. Мамай отверг обещания выхода и большие подарки, ему нужна только вся Русь без остатка.
Когда вернулись в стан, там уже все знали, что князь с Боброком поехали землю слушать и приметы смотреть. Сотни голов повернулись в их сторону, множество глаз впились в лица, мол, что услышали?! Боброк замер: а ну как сейчас князь скажет, что воевода вовсе не слушал? Не все поймут, решат, что побоялся плохие приметы высказать, а сомнение – плохой советчик в тяжелой битве.
Но князь поднялся в стременах, громким голосом произнес:
– Добрые приметы увидели! Только все к одному сходится: от нас те приметы зависеть будут, и помощь Господня будет только тем, кто сам не отступит, не побежит от ворога лютого!
Воевода едва сдержал улыбку: ай да князь! Молодец! Скоро весь стан будет знать, что приметы добрые и Господь поможет. Верно, людям на смерть идти легче с мыслью, что Господь не оставит своей милостью.
У шатра их встретил Владимир Андреевич, кивнул:
– Поговорить надо…
– Говори тут, – устало вздохнул Дмитрий.
– Нет, пойдем с воеводой в шатер.
У князя неприятно похолодело в сердце, неужто вести плохие от разведчиков получил?! Ягайло или Олег с места двинулись? Так и спросил, но Владимир отрицательно помотал головой:
– Нет, стоят, как стояли. Я о другом. Был такой великий воин Александр, что Македонским прозвали, помнишь ли?
Князь кивнул, воевода слушал просто молча, его исторической премудрости не учили, некому, да и некогда было. Он все в бою постигал. Но слушал внимательно, Владимир и сам воевода опытный, не одну битву прошел, мальчишкой полки водил, и, говорят, с толком.
– Так вот у него хитрость такая была…
Владимир что-то рисовал углем прямо на стене шатра, объяснял…
– Вот ты тот полк и поведешь! – решил князь.
– Я?! Не-ет!.. Стоять, пока другие биться будут?! У меня воли не хватит, Дмитрий.
Глаза князя лукаво блеснули:
– А я тебе воеводу Боброка в помощь поставлю. Вдвоем пойдете!
Теперь возмутился уже Боброк:
– Да что ж это, княже! Меня лучше в первые ряды поставь, я одним кулаком с десяток татей в землю вгоню!
– Впереди я сам пойду! А Владимир дело говорит, ордынец, он только в первый час атаки силен, если его измотать, то потом не просто не пустить, а погнать можно! Наша задача не отбить, а разбить наголову, так ведь? Вот вам двоим эта роль и выпадет. Только об одном прошу: не гоните до самой Орды, не то возвращаться далеко придется!
Невеселая шутка не обманула воевод, Владимир фыркнул:
– Он сам впереди пойдет! И сразу погибнешь!
– Я воин! – взъярился князь.
– А кто сомневается? Да только, Дмитрий, твоя погибель хоть и красна на миру, а всем навредит. О том подумал?
И все же некоторое время спустя один из полков (большой, добрая четверть войска и все конные) вдруг исчез в надвигающемся тумане. Увели его двое воевод – Владимир Андреевич Храбрый и Дмитрий Михайлович Волынский по прозвищу Боброк. Куда? То им лучше знать. Полк исчез в темной пелене, точно и не было его.
В леске, куда пришли тайно, вдруг наткнулись на двух мальцов, что пасли своих коней на небольшой полянке.
– Эй, вы откель здесь?!
– А мы завсегда тут коней пасем.
– Уходили б, ребятушки, тут завтра жарко будет.
Старший, рассудительный, спокойный, согласился:
– Завтра и пойдем.
– Ныне идите. Завтра отсюда звука доноситься не должно.
Мальчишка рассмеялся:
– Не, отсюда нескоро что услышат!
– Ты потише, ордынцы рядом, не проведали бы! – осадил мальчишку бывалый дружинник. – По вечерам вокруг хорошо слышно.
– Не! – отмахнулся тот. – Ветер от них дует.
Прислушались, ветер действительно дул со стороны Мамаева войска, у кого слух хороший, мог в дальнем шуме даже разобрать конское ржание. Правда, большинство все равно ничего не услышало, кроме потрескивания сучьев в костре. А мальчишка вдруг продолжил:
– Тута ветер как заговоренный, всякий час в свою сторону дует, не ошибешься.
Слушатели заинтересовались:
– Это как?
– А вот так! – Рассказчик был явно доволен таким вниманием. – Поутру – отсюда вон туда, когда солнце верхушек тех деревьев коснется, то вот так, – он показал рукой, – а после, как на другую сторону леска перейдет и тех верхушек коснется, так сразу меняется и дует вон так!
Вокруг раздался смех:
– Ох и врать горазд! Чтоб ветер дважды на дню направление менял!
Мальчишка обиженно захлопал глазами, закрестился:
– Вот ей-ей не вру! Завтра сами увидите. До рассвета оттуда к нам дуть будет, а потом сменится, как я сказал!
Воевода Боброк невесело усмехнулся, подумав, что завтра, пожалуй, им будет не до смены ветра, живыми бы остаться, да ордынцев побольше положить!
Мальчишек с трудом удалось выпроводить к берегу Дона, но воевода прекрасно понимал, что никуда они не уйдут и в ночи переправляться не станут. Но отвлекаться на мальцов времени не было. Снова проверил, так ли все стоят, еще раз напомнил, чтоб рты закрыли и дышали через раз. Татарин ни сном ни духом ведать про Запасной полк не должен! Лошадям на морды надели мешки кто с овсом, а кто просто с травой, чтоб не заржали до срока.В ту ночь спал мало кто, больше сидели у костров, говорили про жизнь, рассказывали друг дружке про себя. Только разговоров об ордынцах почему-то почти не было. Чего о них говорить? Бить их надо, и вся недолга!
Семен подошел к костру, у которого пристроились два рослых, плечистых монаха. Сначала думал, что из тех, что с походными церквами пришли, даже в глубине души чуть пожалел, что не воины они. Таким с десяток ордынцев уложить – одной рукой махнуть. Но, прислушавшись к разговору, понял, что не белые монахи-то, иноки они радонежские!