Мухаммед-Булак озадаченно чесал свой круглый подбородок. Правота Бетсабулы казалась ему очевидной, но и Коктай тоже молвит по делу.

– Значит, если убить Мамая сейчас, его войско рассеется, – в раздумьи проговорил Мухаммед-Булак, – а если позволить Мамаю разорить Русь, тогда покушаться на Мамая будет опасно, ибо его победоносное войско двинется на нас во главе с сыновьями Мамая. Так?

– Так, – кивнул головой в круглой шапочке эмир Коктай.

– А что помешает сыновьям Мамая ныне выступить против нас, если мы убьем их отца? – спросил Мухаммед-Булак, переводя взгляд с Бетсабулы на Коктая.

– Ничто не помешает, – сказал Коктай, – но нынешнее войско Мамая еще плохо сплочено. С гибелью Мамая часть эмиров и беков отколется от его сыновей, а те, что останутся с ними, уже не будут представлять для нас серьезной опасности. Мамай, собирая свое войско, чаще действовал подкупом, нежели силой и угрозами. Мы тоже станем звенеть золотом и серебром, тогда все походные эмиры потянутся к тебе, великий хан.

Мухаммед-Булак растянул в улыбке свои сочные, по-детски маленькие губки. Доводы Коктая убедили его.

– Вот что, друг Бетсабула, – промолвил хан, похрустывая костяшками пальцев, – прекратим все наши споры здесь и сейчас. Я повелеваю тебе убить Мамая как можно скорее. Весной я сам соберу большое войско для похода на Русь. Я сдержал свое обещание, Бетсабула. Теперь ты должен сдержать свое.

Бетсабула покорно склонил голову, прижав ладонь к груди.

* * *

После полудня у Настасьи появилась возможность наведаться в гарем, поскольку Мухаммед-Булак после сытного обеда завалился спать. Хитрые лекари подсыпали в пищу хана какого-то сонного порошку, чтобы их повелитель поспал подольше. В этом негласном заговоре лекарей поддерживали и ханские наложницы, помогая им втайне от поваров и евнухов опаивать Мухаммед-Булака различными снадобьями, уменьшающими его возбудимость и нервные припадки.

В гареме Бизбике были выделены три большие проходные комнаты, самая дальняя из которых была ее спальней. Еще одна из комнат служила трапезной, третья комната предназначалась для приема гостей. Из гостевой комнаты имелся выход во внутренний дворик с круглым бассейном посередине, обсаженный акациями, вишневыми и грушевыми деревьями. Там были дорожки, посыпанные речной галькой, вкопанные в землю массивные деревянные скамьи под круглыми навесами, качели, подвешенные между двух высоких столбов.

Теперь дорожки и деревья были засыпаны снегом, вода в бассейне покрылась коркой льда. На исходе был февраль. Хотя снег еще не таял, но с южной стороны уже веяло теплом приближающейся весны.

Настасье хотелось погулять во дворе по хрустящему снежку, побыть наедине со своими мыслями, но Бизбике, уставшая от безделья и одиночества, усадила ее на стул, дала в руки хур – трехструнный татарский музыкальный инструмент. Бизбике пообещала Мухаммед-Булаку обучить Настасью игре на хуре. После нескольких уроков Настасья уже могла сама подобрать на струнах какую-нибудь простенькую мелодию, но до полного мастерства ей было еще далеко.

– Где ты витаешь, милая? – сердилась Бизбике, видя, что Настасья сегодня какая-то слишком рассеянная. – Не выспалась, что ли? А может, влюбилась?

Настасья подняла голову и встретилась глазами с Бизбике, сидевшей напротив нее.

– Скажи, сколько воинов в тумене? – неожиданно спросила Настасья.

Строгие, чуть раскосые очи Бизбике наполнились недоумением, ее черные, красиво изогнутые брови чуть поднялись кверху, выражая удивление.

– Тумен – это десять тысяч всадников, – сказала Бизбике. – Почему ты об этом спрашиваешь, моя дорогая?

– Твой отец – темник, – уклончиво ответила Настасья, – значит, у него под началом десять тысяч воинов. Так?

– Да, – кивнула Бизбике.

– Мамай тоже темник, но у него гораздо больше войск, – продолжила Настасья. – Почему?

– Не знаю. – Бизбике пожала плечами. – Наверно, потому, что Мамай не просто военачальник. Он еще считается блюстителем ханского трона.

– Мухаммед-Булак боится и опасается Мамая, – заметила Настасья, понизив голос. – Он подговаривает твоего отца убить его. Я сама слышала это.

Бизбике побледнела и чуть не выронила хур, который держала в руках.

– Если мой отец пойдет на это, то он непременно погибнет! – воскликнула она. – А вместе с ним погибну и я. Мухаммед-Булак не мог сам решиться на такое, наверняка его подбивают на это улусные эмиры! Уверена, тут не обошлось без Коктая, который всюду сует свой нос!

Настасья сочувственно кивала головой в белой накидке, а сама думала о своем. Ей вспомнилось, как однажды княжеский тиун в разговоре с ее отцом, у которого он подковывал своего коня, упомянул о том, что население Серпухова увеличилось до шести тысяч человек.

«Выходит, у Мамая воинов в десять раз больше, чем жителей в Серпухове, – размышляла Настасья. – Причем весной Мамай собирается набрать еще сорок тысяч войска! А московский князь небось и не ведает, какая силища в Орде против него собирается!»

И опять, уже в который раз, Настасью посетила мысль о побеге из постылой неволи.

Глава девятая
Неожиданная встреча

Смуглые гибкие девушки плясали в нарядах легких и ярких, как лепестки цветов.

Позванивая бубенчиками, припаянными к браслетам на запястьях и щиколотках, танцовщицы то стремительно летели одна за другой в цветистом хороводе, то замирали на месте попарно, и тогда движения их рук, повороты их пленительных лиц, движения подведенных черной тушью глаз вели наполненный глубоким смыслом рассказ языком пластики о томной любви и стоящих на ее пути препятствиях. Этих танцовщиц доставили ко двору Мухаммед-Булака из далекого Гургана.

Непривычные к здешним холодам, девушки долго болели. Ханские лекари приложили немало усилий, чтобы поставить их на ноги. И вот сегодня, за полуденной трапезой, Мухаммед-Булак наконец-то увидел воочию этих полунагих богинь, в дивном танце которых проглядывались отблески того далекого мира, о котором в Сарае ходило так много слухов, один красочнее другого.

На танец невольно засмотрелись все, кто был в трапезной в этот час: евнухи, лекари, наложницы и сам хан. Настасья наблюдала за танцем гурганок, положив голову на плечо сидевшей рядом с нею Лейлы. Прошедшую ночь Настасья провела на ложе с ханом, поэтому сегодняшнее утро она встретила невыспавшейся. Лейла тоже постоянно клевала носом, поскольку ей пришлось ублажать Мухаммед-Булака с утра и до обеда. Евнухи подняли персиянку очень рано, чтобы отправить ее в объятия хана помытой, причесанной и умащенной благовониями.

Едва танец закончился и гурганки быстрой вереницей удалились из трапезной, перед ханом возник гонец с кожаным мешком в руках.

– Подарок от эмира Бетсабулы, повелитель, – сказал воин.

Шагнув к столу с яствами, гонец развязал мешок и вытряхнул его содержимое прямо в блюдо с горячей лапшой, залитой чесночной подливкой с перцем.