Услышав из уст Янины то, что она покидает его навсегда, Тураш с нескрываемой грустью покачал своей наполовину седой головой в неизменной круглой шапочке с кисточкой и пожелал ей счастливого пути и удачи в жизни. Купец протянул Янине кожаный кошель с деньгами, чем растрогал девушку до слез.
Янина отказалась взять так много денег у человека, который буквально спас ее от смерти и от которого она видела столько добра. Чтобы не огорчать Тураша, Янина взяла несколько серебряных монет и золотой браслет, который тот давно предлагал ей в качестве подарка.
Утром Янина последний раз посидела за завтраком вместе с Турашем и тремя его малолетними дочерьми. Прощаясь с ними, она обливалась слезами, словно расставалась с близкими родственниками.
Всю дорогу до гавани Янина боролась со слезами, которые градом катились из ее глаз. Печали ей добавляло осознание того, что она вот возвращается на Русь, а несчастная Настасья обречена мыкаться в неволе до конца своих дней.
Однако Янина и не подозревала, что судьба приготовила ей еще одно нелегкое испытание, как бы проверяя на прочность ее душевную стойкость и телесную крепость.
В гавани оживление начиналось с раннего утра: какие-то купеческие суда готовились к отплытию, какие-то, наоборот, только начали выгрузку товаров на пирс. Здесь весь день до вечера можно было видеть вереницы носильщиков, переносящих на согбенных спинах мешки, тюки и бочки. Здешний шум и гам отличались от гомона центрального базара, тут в людскую разноголосицу врезались громкие резкие крики чаек, стук складываемых на палубный настил весел, скрип поднимаемых рей, визг пил и топот ног, шагающих взад-вперед по дощатым настилам, переброшенным с пирса на борт причаливших кораблей.
Янина ни разу не бывала в гавани, поэтому она поначалу слегка растерялась при виде целых гор тюков и бочек на берегу, суетящихся людей повсюду и множества корабельных мачт, заполонивших ахтубскую протоку от берега до берега.
Восходящее низкое солнце слепило глаза Янине, которая, щурясь, шла по бревенчатому пирсу, высматривая на речной глади описанный Прохором зеленый силуэт муромской ладьи. Засмотревшись на реку, девушка столкнулась с каким-то богато одетым татарином, который беседовал с купцом-арабом, тряся у него перед носом какой-то исписанной мелом дощечкой.
– Э, ты ослепла, что ли, безмозглая! – накинулся на Янину татарин, схватив ее за руку. – Не видишь, кто стоит у тебя на пути! Ты с какого судна? – Сердитый татарин оглядел Янину с головы до ног. – Чья ты служанка? Почему шатаешься здесь?
Янина вдруг узнала мытаря Сангуя, который купил ее у родственников чеканщика-иудея полгода тому назад и едва не лишил жизни своими побоями. Сангуй же не сразу узнал в розовощекой ухоженной девице ту измученную рабыню, которую он принуждал торговать собой среди приезжих купцов. Только когда Янина пролепетала что-то в ответ, чернобородый горбоносый Сангуй опознал ее.
– Ага! Это же моя рабыня! – торжествующе завопил Сангуй. – У меня даже имеется купчая на нее! Я потерял ее прошлой осенью, и вот Аллах вернул мне беглянку назад!
– О, это большая удача, уважаемый! – заулыбался араб, похлопав Янину по округлым ягодицам. – Уступи мне эту невольницу. Я дам за нее хорошую цену.
– Сколько дашь? – Узкие глаза Сангуя загорелись алчным блеском. – Гляди, сколь хороша эта славянка!
Сангуй разорвал платье на Янине, обнажив ее грудь. Вокруг мигом собралась толпа любопытных, в основном это были купцы и их прислуга.
Зазвучали голоса:
– Какова цена? Я готов купить эту рабыню!
– Надо зубы у нее посмотреть.
– Лучше, конечно, всю ее осмотреть.
– Дайте же мне взглянуть! Я тоже готов заплатить.
Араб удовлетворенно кивал головой в белой чалме, глядя на то, как сильные руки мытаря раздирают на испуганной девушке платье и исподнюю рубашку, являя жадным мужским взорам ее прелестную наготу.
– Ну, друг, говори свою цену! – обратился к арабу Сангуй.
Но тот медлил с ответом, продолжая разглядывать славянку с длинной косой оценивающим взглядом.
Янина была в растерянности не от своей наготы, но от того, что гнусный мытарь так быстро сорвал с нее одежды, что она не успела достать спрятанное в рукаве шило. Ей нужно было защищаться, а защищаться было нечем! Вокруг Янины сомкнулся круг из нескольких купцов и десятка любопытных. Растерянность Янины длилась недолго.
Едва араб назвал свою цену, как тут же раздались громкие голоса других купцов, готовых заплатить больше.
Сангуй начал яростно торговаться, выпустив руку девушки из своей руки.
Янина воспользовалась этим без колебаний. Она схватила араба, который опять принялся ощупывать ее живот и бедра, за ворот полосатого халата и сильным рывком отшвырнула его в сторону. Выскользнув через образовавшуюся брешь в обступившей ее толпе, Янина забежала по сходням на арабское судно с высоко загнутым носом, пробежала по его палубе, перепрыгивая через скатки толстых канатов, вскочила на борт и молнией сиганула в мутную воду, сверкнув на солнце своей белокожей спиной и вытянутыми в струнку ногами.
Гребцы на арабской ладье, сгрудившись у борта, увидели, как отчаянная девушка вынырнула между двумя стоящими на якорях фряжскими нефами и снова скрылась под водой.
– Где она? Где? – орал Сангуй вне себя от гнева, бегая по арабскому кораблю и высматривая беглянку за бортом.
– Господин, – прозвучал голос арабского кормчего, – рабыня поднырнула вон под тот фряжский корабль. Если она плывет к другому берегу Ахтубы, то отсюда ее не увидеть.
– Ахмед, спускай лодку! – распорядился купец-араб. – Надо настичь мою невольницу. – Он выразительно посмотрел в глаза растерянному Сангую. – Ведь ты же уступаешь ее мне, друг. Не так ли?
– Уступаю! – рявкнул Сангуй.
* * *
Муромский купец Самохвал договорился с Прохором, что доставит его на Русь в обмен на одну тайну. Прохор, живя в доме купца Джироламо, прознал секретный способ изготовления рыбьего клея. На Руси тоже издавна использовали при изготовлении луков, стрел, лыж, а также в кораблестроении рыбий клей. Однако фряжский рыбий клей обладал гораздо большей склеивающей прочностью. Секрет такого клея фряги никому не открывали. Счастливый случай помог Прохору узнать тайну прочности этого фряжского клея, поскольку он знал фряжский язык и был востер на ухо.
Прохор не стал скрывать от Самохвала истинную причину своего столь долгого пребывания в Сарае. Купец был восхищен столь смелым поступком юноши, которому лишь недавно исполнилось двадцать лет.
– Мой сыночек на такое дело не отважился бы, – молвил Самохвал Прохору, когда тот привел к нему на судно Милаву, закутанную в плащ до самых глаз. – Не беспокойся, друже. Ни одна живая душа девицу твою не увидит, под палубой я спрячу ее!
Через два дня Прохор сообщил Самохвалу, что отыскал еще одну подругу своей пропавшей сестры, что намерен и ее взять с собой на Русь. Самохвал лишь молча усмехнулся, покрутив свой длинный ус. По его загорелому с хитринкой лицу было видно, что из расположения к Прохору он готов принять на борт хоть десяток вызволенных из неволи русских девушек.