Нойон тоже расхохотался:
– Ну и пусть висит. Пущай местные думают, что у нас так принято. А ведь, может статься, с моего разодранного дээла и выйдет толк.
– Да какой же толк может быть с разодранного дээла? – Гамильдэ-Ичен еще пуще расхохотался, аж заикал, бедняга.
Тем временем Черр-Нор и Каир-Ча в сопровождении молодых нарядно одетых мужчин дожидались их на углу улицы.
– Каир-Ча путь идет первым, – объяснил вождь. – Вы – сразу за ним. Ну а все остальные – за вами.
В воздухе уже плавился вечер, летний, теплый и тихий, с голубым, быстро обретающим синеву небом, оранжевым закатными солнцем, разноцветными – золотисто-красно-бордовыми – облаками и белесым месяцем в окружении таких же бесцветных звезд. Шли тихо, лишь на запястьях у воинов позвякивали браслеты.
А вот едва вышли на площадь…
Едва процессия показалась на площади, как собравшиеся там люди – судя по количеству, почти все население поселка – подняли такой шум и гвалт, какой иногда устраивают младшие школьники на уроках у «доброй» учительницы. Мужчины и старики, женщины и дети – в общем, все приветствовали Каир-Ча как героя. А тот, важно выпятив нижнюю губу, принимал поздравления с крайне невозмутим видом. Настоящий индеец! Гурон, мать ити… Оцеола, вождь семинолов.
– А медведя-то, между прочим, мы забили, – негромко напомнил Гаимльдэ-Ичен. – Не понимаю, почему этому малолетнему черту вся слава?
– Потому что он свой, Гамильдэ, – Баурджин усмехнулся в ответ. – А мы с тобой – чужаки.
– Ну да, – юноша качнул головой, – конечно.
Юные девушки в легких одеждах осыпали Каир-Ча полевыми цветами – колокольчиками, васильками, фиалками.
– Вот бы и нас так, – завистливо прошептал Гамильдэ-Ичен.
И – как по приказу – цветы посыпались и на гостей. Только не колокольчики, а другие. И даже скорей не цветы, а травы – шалфей, зеленый лук, еще какие-то пахучие желтые цветочки, укроп даже!
Так и шли…
Мимо ликующих, празднично одетых людей, мимо застывших, словно статуи, воинов с короткими копьями, мимо идолов с медвежьими черепами. Рядом с идолами в землю были вкопаны два больших – прямо-таки огромных – горшка, почему-то напомнившие Баурджину-Дубову котлы для варки асфальта. С чего бы такие воспоминания? Наверное, из кинофильма «Путевка в жизнь». Рядом с котлами лежали дрова и круглые камни. Целая вереница подростков, годками чуть младше виновника торжества, с радостными криками таскала в котлы воду из расположенного в самом конце улицы колодца.
Семь раз обойдя идолов, праздничная процессия вернулась обратно к гостевому дому. Баурджин наклонился – подтянуть штанину, – замешкался, исподволь оглядывая двор. Вот – совсем низко от земли – крыша, за ней какая-то пристройка, как видно – амбар, рядом с ним – приготовленные для ремонта изгороди жерди…
Не заходя в дом, вождь и юный герой попрощались с гостями до завтра.
– Сейчас – пейте, ешьте, отдыхайте – не забудьте, вот-вот придут девы! – радостно потирая руки, смеялся старик.
Каир-Ча, напротив, был словно бы чем-то смущен и прятал глаза. Наверное, совестно стало – ему ведь сегодня был основной почет. Вот даже и не простился толком, лишь буркнул что-то. Вот и спасай таких!
Баурджин задержался у двери… Походил, пиная ногами траву… подобрал какую-то палочку… От нечего делать, принялся обстругивать ее ножиком…
– Эй, князь! – выглянул из дома заждавшийся Гамильдэ-Ичен. – Ты что там застрял? Девок ждешь? Давай-ка лучше выпьем.
– Выпьем… – громко захохотал нойон. – Когда там они еще придут, эти девки.
Вошел.
И, сграбастав Гамильдэ-Ичена за шиворот, прижал к стене:
– Ты знаешь, чем мы будем на завтрашнем празднике?
– Чем?
– Пищей, уважаемый Гамильдэ!
Бегите, подобно коню, идущему впереди,
Так, чтобы алмазом на шапке стал месяц у вас впереди!
Л. Данзан. Алтан Тобчи
– Пища? Мы?
– Да, Гамильдэ, – Баурджин зачем-то перешел на шепот, хотя вокруг – можно было поклясться – никого не было. – Посмотри, как ведет себя этот недоносок Каир-Ча, как его осыпают цветами. Никто даже не заикнется, что медведя-то убили мы. Впрочем, это-то ладно, а вот другое… Настораживают меня некоторые моменты, Гамильдэ, очень настораживают. Каир-Ча осыпали цветами, а нас с тобой – укропом, тмином, еще черт знает чем… что обычно кладут в похлебку. А как поглядывали на нас местные людишки там, у котлов… Я б сказал, с вожделением! Чуть ли не облизывались даже! А эти огромные глиняные горшки! Кого в них будут завтра варить? Нас! Это заброшенное племя – и есть пресловутые северные людоеды, Гамильдэ!
– Да что ты такое говоришь, нойон! – замахал руками юноша. – Что, эти люди Большого Двуногого – и есть северные людоеды из древних легенд? Что-то не очень верится. Посмотри, как к нам здесь относятся. Как и у нас, гостеприимно.
Нойон покачал головой:
– Не сравнивай лесных людей и людей степи. Для степняков любой путник – это новости, развлечение, разговоры. А здесь, в лесных дебрях, в горных теснинах, чужак – это всегда соглядатай, разведчик, от которого нужно немедленно же избавиться. Как должны были бы поступить и с нами. А что на самом деле?
– Так ведь, может, и у здешних такие же обычаи, как и у нас!
– Не может, Гамильдэ! Не может. Слишком уж разные условия жизни. И еще подумай – пир, дружеское расположение вождя, девочки… Не слишком ли хорошо? А ведь не зря говорят: когда слишком хорошо – уже не хорошо.
– Ладно, – Гамильдэ-Ичен задумчиво кивнул. – Я всегда привык доверять тебе, нойон. Раз уж ты так считаешь… Что будем делать? Бежать?
– Бежать. – Баурджин потер руками виски. – Только не сразу. Не сейчас. Полагаю, нам просто-напросто не дадут этого сделать.
– Но ведь…
– Если стражей не видно – это еще не значит, что их нет. Дождемся темноты. И вот еще что. Смотри – у нас не отняли оружие, не заперли, уготовив на завтра страшную смерть. Значит, что?
– Значит, к утру на нас нападут, – тихо отозвался юноша. – Ворвутся в дом, возьмут тепленькими, свяжут…
– Может быть, – нойон хмыкнул, – но куда легче просто подсыпать какой-нибудь сонной травы в вино или брагу. А уж потом связать – это, кстати, могут сделать и женщины.
– Тогда нужно не пить!
– Подозрительно!
– Тянуть время, насколько можно.
– А вот – правильно. Так и поступим. Что же касается питья, то… Есть у меня одна задумка…
Снаружи послышались девичьи голоса. Старик Черр-Нор не обманул – прислал женщин. Они так и вошли всемером, наверное, те же самые, что днем приносили пищу. Черноволосые, темноглазые, смуглые… Только теперь из одежды на них были одни лишь набедренные повязки из оленьих шкур, да на груди – ожерелья из шишек.