– Стой, кто идет! – выскочил черт-те откуда молодой белобрысый паренек – часовой.
– Кто такие?
– Из отряда Лодонгийна Дангара. Раненого привезли – принимайте.
– Сейчас… сейчас… я скажу доктору… Валентин Иваныч! Валентин Иваныч!
– Скорее, а то он, кажется, уже и не дышит… Нет, дышит еще. Да скорей же!
– Я бы сбегал, – виновато потупился часовой. – Да не могу пост бросить.
– Ну, я тогда сам схожу…
– Не положено!
– Тогда кричи!
Вздохнув, белобрысый снова принялся громко звать доктора. И ведь дозвался!
– Что ж вы его так неумело? – устало попенял доктор, глядя, как санитары с осторожностью перекладывают раненого на носилки. – Впрочем, хоть так… Ачикбеев, давайте его сразу на стол…
– Успеете, доктор?
– Успеем. Вы хорошо говорите по-русски, товарищ.
– Я учился в Москве.
– Спасибо за раненого, он теперь ваш крестник.
– Да не за что, лишь бы выжил. Ну мы, пожалуй, пойдем… Ой, чуть не забыл…
Баурджин бегом догнал носилки и, сняв с шеи серебряный амулет, надел его на раненого.
– Это еще зачем? – удивился подошедший доктор.
– На счастье.
– Странный вы народ, монголы… Ой, пожалуйста, не обижайтесь!
– Да ничего. – Юноша махнул рукой и улыбнулся. – Прощайте, товарищ военврач.
– До свидания. Может, еще и встретимся.
– Только не на вашем столе!
– Лучше уж на столе, чем в могиле, – мрачно пошутил доктор.
Усевшись на коня, Баурджин посадил перед собой девушку и скрылся в темноте наступившей ночи.
– И куда мы теперь? – обернувшись, тихо спросила Джэгэль-Эхэ.
– К своим. – Юноша улыбнулся.
– А мы их найдем?
– Не знаю…
– Ничего, – утешила девушка. – Не найдем сегодня, отыщем завтра…
– Твои бы слова да Богу в уши!
Конь бил копытами сухую траву. Кажется, здесь дождя и вовсе не было.
– Кто все эти люди? – вдруг поинтересовалась Джэгэль. – Татары?
– Нет. Русские, монголы, японцы.
– Русские?
Баурджин почти не слушал девушку, мучительно соображая, что же теперь делать. В Народной Монголии – где им, похоже, предстояло теперь жить – конечно, система паспортного учета была развита не так, как в сталинском СССР – если вообще была развита, – но все же все роды кочевников-аратов очень хорошо знали друг друга и безо всяких документов. Так что существовала определенная проблема – за кого себя выдать? Ну, не за Дубова же Ивана Ильича! Вон он, Дубов, в санбате. Разве что укрыться в каком-нибудь далеком аймаке, пересидеть… Ну да, пересидеть, как же! Весь народ воевать будет, ломать хребет немецко фашистской гадине, а он, Дубов… Впрочем, Дубов ли?
– Что-то голова разболелась, – тяжело вздохнул Баурджин. – Трещит – аж разламывается. Ничего, что-нибудь да мы с тобой придумаем, что-нибудь всегда придумать можно, верно, Джэгэль?
– Ну, конечно. – Девушка засмеялась, обернулась и, обхватив Баурджина за шею, шепотом просила: – Накрой мои губы своими… Как ты тогда делал… Помнишь?
Нешуточная страсть внезапно накрыла с головою влюбленных, хотя вроде бы и не место ей сейчас было, и не время. И тем не менее… Сорвав с себя дээл, Баурджин швырнул ее на траву, упал, заключая в объятия горячее девичье тело… О, Джэгэль!!! Джэгэль!
Усыпанное звездами небо казалось бархатной крышей гэра, а пожухлая трава – мягкой верблюжьей кошмою. И нежные руки девушки обвивали шею, кожа ее была такой шелковистой и теплой, грудь – упругой и налитой, зовущие к поцелуям губы – жаркими, а в карих глазах, больших и блестящих, отражались желтые отблески звезд. Или то были знакомые золотистые чертики?
А между тем воздух вдруг сделался сырым, что-то загромыхало, а в небе исчезли звезды.
– Ой! – устало откинувшись назад, вдруг вскрикнула девушка. – А трава-то – мокрая!
– Мокрая?! – Баурджин постепенно осознавал, что это значит.
Джэгэль-Эхэ вдруг напряглась, прислушалась:
– Кажется, там, за кустами, кто-то едет! Слышишь, голоса?! И как хрипят кони… Вон-вон, факел! Кто бы это мог быть?
– Кто-кто, – юноша усмехнулся, – наверное, наши. Больше уж некому!
– Наши?
– Эй, парни! – Баурджин закричал.
– Ого! – радостно зашумели в ответ. – Нашелся-таки нойон! Нашелся!
С факелом в руке выехал из-за кустов Кэзгерул Красный Пояс, улыбаясь, спрыгнул с коня:
– Я знал, что он отыщет тебя, Джэгэль! Дайте-ка, обниму вас… Да не стесняйся ты, Джэгэль, не хватай дээли! Коль уж дал тебе Бог такое красивое тело, чего же его стесняться?
– И мне, и мне дайте обняться! – радостно завопил Гамильдэ-Ичен. – И мне!
– Ну, как же без тебя-то? – захохотали Кооршак с Юмалом.
– Смейтесь, смейтесь, лошадюги, – парнишка с большим удовольствием обнялся с Джэгэль-Эхэ, – сойки пустоглазые…
– Сам ты сойка! – хохоча, дружно отозвались парни. – Что это у тебя торчит из переметной сумы, Гамильдэ?
– Что надо, то и торчит!
– Где ты подобрал эту корягу?
– Что еще за коряга? – весело поинтересовался Баурджин.
– А, – Гамильдэ-Ичен махнул рукой, – свалилась с неба чуть ли не мне на голову!
– Во! – здоровяки не упустили случая посмеяться. – У него уже и коряги с небес валятся!
– Эй, Гамильдэ, а больше там ничего не падало? К примеру, золотые ожерелья, меховые шапки, коралловые бусы…
– Вот ржут, сойки!
– Сойки не ржут, мальчик! Ржут лошади.
– Так я и говорю – лошади. Гнусные пустоглазые лошадюги!
– А ну-ка, посмотрим, что у него там, в сумах? – Парни развеселились не на шутку. – Может, он и в самом деле, там коралловые бусы прячет, коли уж они падают с неба? Насобирал втихомолку и не хочет делиться с друзьями! Хо! Ну-ка, скажи, зачем тебе эта железяка?
Баурджин оглянулся на «железяку»… и вот ни чуточки не удивился, увидев в сильных руках Кооршака кусок пропеллера от японского самолета. Наверняка с одного из тех двух, которые только что сбил советский ас.
– Лучше б ты, Гамильдэ, пулемет подобрал, – качнув головой, пошутил юноша.
Не сказать чтоб свадьба была очень уж скромной, но все же не совсем обычной – ни родителей, ни сватов у молодоженов не имелось, как и в пожалованном кочевье – каких-либо лишних людей. Так что гости – только свои, друзья-приятели. Правда, послали приглашение и верховному хану, и Боорчу с Джэльмэ, но это уж так, из вежливости – ну, поедут ли столь почтенные и влиятельные господа на свадьбу к какому-то захудалому вассалу?