– Ты его, друже, угости, – шепнул Ивану Козьма.
Юноша так и сделал: подозвал кабацкую теребень, протянул серебряную деньгу – а на все давай, петь, гулять, веселиться будем!
– Ну, вы веселитеся, – ближе к ночи попрощался Козьма, – а мне завтра на Бастрыгина амбарец достраивать да новые сени рубить. Пошел я.
– Удачи тебе, Козьма!
– И вам всем того же.
Артельный староста – хороший мужик! – ушел, сгинул в дождевой пелене, а вместо него в кабак завалило сразу пятеро – все молодые, наглые, с гнусными такими ухмылочками. В другой-то раз Иванко бы попасся – ну, не миновать драки, – а тут опьянел, расслабился, и все вокруг вдруг показались такими хорошими, родными.
– Эх, Терентий, – пьяно улыбнулся Иван. – Давай-ка еще намахнем, что ли?
– Давай, Иване, – лоцман махнул рукой. – Эй, кабацкая теребень, наливай!
И намахнули. Еще по одной, и еще… Иванко никогда не думал, что питухам вот этак весело! Всех вокруг хотелось обнять, сказать что-нибудь такое радостное или уж, на худой конец, затянуть удалую песню.
– А и споем! – обрадованно поддакнул Терентий. – Еще по одной – и споем. Запросто!
Сказано, сделано – выпив, затянули на пару:
То не гром гремит, не молонья бьет,
То молоденькой Добрынюшка Микитинец,
Он поехал по раздольницу чисту полю.
Чисту полю!
Еще день-то за день будто дождь дождит,
А седмица за седмицей, как река, бежит!
Бежит! [1]
Ух, как здорово петь оказалось! И все кругом, кажется, подпевали, когда Иванко дирижировал кружкой. Хорошо стало, благостно, и люди вокруг – уж такие хорошие, нигде таких людей больше нет. И эти пятеро… такие славные парни. Да, похоже, кроме них в кабаке больше и нет никого. Интересно, а где все-то?
– Эй вы, скоморохи, – нехорошо осклабясь, поднялся один из пятерки. – А ну, кончай гунявить, не то враз по сусалам огребете!
– Чего-чего? – глупо улыбаясь, не понял Иван. А потом и до него дошло, что вяжутся. Что ж, драка так драка, раз уж не миновать. – А ну повтори, че сказал!
– Я всякой осляти тугоухой повторять не буду, – подбоченился оскорбитель. Молодой, высокий, морда нахальная, круглая, под горшок стрижка. Под стать ему и дружки – встали, нехорошо похохатывая, подоставали ножи.
– Цыть, – оглянулся на них кругломордый. – Ножики уберите, мы с этими сопленосыми и так потешимся. А ну-ка…
Единым прыжком молодой нахал подскочил к Иванке и с размаху влепил кулаком по уху. Иван и с лавки долой. Следом за ним на пол полетел и собутыльник. Последнего, кстати, узнали.
– А, это Тереха с Белозерской – шпынь.
– Белозерские завсегда вяжицких боялись! – безапелляционно завопил кругломордый, он, похоже, и был тут вожаком. – А ну, робята, покажем этим шпыням, кто такие парни с Вяжицкого ручья! Отмутузим?
– Отмутузим!
– Верно сказал, Кирюха!
И пошла потеха. Для начала Иванку саданули в бок, потом схватили за руки, за ноги, раскачали – тут бы ему и конец, да протрезвел, вывернулся, хватил подвернувшегося под ногу сапогом в морду – вяжицкий балбес так и отлетел к стенке, заблажил, вытирая рукавом юшку.
Не давая нахалам опомниться, Иван сильным ударом сбил с ног еще одного из вяжицких и схватил скамейку… Схватил бы, отбился, да не хватило силенок – для неполных-то шестнадцати лет несподручно тяжелой скамейкой махать. Ну да ничего! Иван улыбнулся, увидев, как, выплевывая изо рта выбитый зуб, поднялся на ноги Терентий Ухо, закричал радостно:
– Эй, лоцманюга! Хватай, что под руку попадется!
Терентий схватил со стола пару увесистых кружек и запустил их в нападавших… Впрочем, те уже давно не нападали, а, встретив неожиданный отпор, очумело переглядывались.
Гляделки эти прекратил кругломордый – выхватил из-за пояса кривой кинжал, скомандовал:
– В ножи их!
И сделал первый выпад, стараясь достать Ивана. Ну, уж что-что, а фехтовать Иванко умел, спасибо разбойного приказа дьяку Тимофею, научил. Жаль вот только сражаться было нечем – вытащенный из-за голенища сапога нож хоть и длинен, а все же не палаш и не сабля, размаху того нет. Тем не менее и ножом Иванко орудовал вполне успешно – первым же выпадом раскровянил кругломордому руку. Тот заверещал и резво отпрыгнул в сторону. А другие в схватку не очень-то торопились, похоже, это были те ребятки, что только с пьяными хватки.
Криво улыбнувшись, кругломордый что-то просипел одному из своих. Понятливо кивнув, тот скрылся за дверью. Остальные четверо, повинуясь приказу вожака, встали у двери, загораживая врагам выход. Иванко и Терентий переглянулись: прорвемся? А, чем черт не шутит! И бросились бы, и, может, прорвались бы, кабы в дверях вдруг не появились шпыни: еще с полдесятка парней с дубинами!
– Бей их, ребята! – Едва завидев подмогу, кругломордый Кирюха выставил вперед нож и, злобно замычав, бросился на Ивана. Уклонившись от выпада – отбить было невозможно, лезвие вражеского кинжала неминуемо скользнуло бы по клинку и поранило пальцы, – «приказчик» бросился на пол, стараясь проскользнуть у противников между ног… и получил дубиной по руке! Хорошо, удар пришелся по касательной, вскользь, и все же от боли позеленело в глазах, а выбитый нож бессильно покатился по полу.
– Ага! – заверещал кругломордый. – Не жалей вражин, братцы!
– Эй, эй, мертвяков сами выносить будете! – предупредил целовальник.
Кирюха покривил губы:
– Не боись, дядько Петро, вынесем! Первый раз, что ли? Когда мы тебя подводили?
«Ага! – запоздало подумал Иван. – Так у них тут все схвачено. Ничего, пробьемся…»
Однако пробиться было легче сказать, чем сделать – парни с Вяжицкого ручья были настроены весьма решительно и, похоже, вовсе не собирались размениваться на шутки. На Ивана шли сразу трое – посередине кругломордый Кирюха с окровавленной рукой, а по бокам – двое с дубинками. Шли, приговаривали:
– Ну-ну, щас…
Круглое лицо Кирюхи лоснилось от пота. От парня тяжело пахло чесноком, потом и грязным, давно не мытым телом. Маленькие белесые глазки смотрели с угрозой, выпяченная нижняя губа выражала презрение, в левой руке поигрывал кинжал.
– Щас, щас… дождетеся…
И – йэх!
Обернувшись, Иванко подмигнул Терентию и бросился на левого дубинщика, а как только тот замахнулся, сразу отпрянул вправо, ударив незадачливого Кирюху ногой в живот. Послышались вопли и грязная ругань; чувствуя позади себя тяжелое дыхание лоцмана, Иванко нырнул вниз: прокатиться, ударить врагов по коленкам… и понял, что не успеет! Те просто-напросто отошли назад на полшага – катайся себе, сколько влезет, вернее, сколько позволят. А позволили немного.