Олег Иваныч вздрогнул, зримо вспомнив тот далекий летний вечер. Деревенский клуб, сбитого лесовозом подростка, рощинский мотоцикл, погоню. И Тимоху Рысь с козлобородым Митрей…
— Про Олексу скажу так: боярыня Софья должна б что знать, — понизив голос, сообщил Пимен и, перекрестившись, быстрым шагом вышел за ворота корчмы.
Софья? Интересно, при чем тут Софья? Очень интересно.
С Софьей продолжал встречаться Олег Иваныч, а как же… Только все реже и реже. И не потому, что разонравилась ему боярыня или он ей… Прусской улицы бояре да слуги боярские слухи разнесли, один другого гнуснее. Дескать, ходит к Софье на двор худой мужичаха, специально для утех любовных нанятый. Олег Иваныч самолично такое слыхал от одного из служек да от агента своего Меркуша, что пономарил в церкви Михаила на Прусской. Все реже заходил к боярыне — видел, мучается Софья от слухов тех, хоть и вид держит, будто нипочем ей.
А вот теперь официальный повод Софью навестить появился. Радоваться аль нет тому — Олег еще не знал.
Падала с крыш капель, синее с редкими розоватыми облаками небо, дышало весною. В куче преющего навоза, у лужи, весело чирикали воробьи. С Торга доносились зазывные крики продавцов и азартная громкая ругань. Из корчмы показался наконец Олексаха.
— Вот что, Олександр, — задумчиво произнес Олег Иваныч. — Полечишь свою Настену — к вечеру скачи на вощаника Петра усадьбу, поищи Сувора. Ежели сыщешь, — Олег Иваныч нехорошо усмехнулся, — мы с ним особо поговорим.
— А ежели как не сыщу Сувора-то?
— Хотя б узнай, где он быть может.
Кивнув, Олексаха вихрем взлетел в седло. Проводив его взглядом, Олег Иваныч подкормил каурого прикупленным тут же, в корчме, овсом и медленно поехал к палатам посадника.
Суд, за отъездом князя, Михаила Олельковича, отправлял лично посадник Дмитрий Борецкой — довольно молодой еще, осанистый мужчина, с густой, падающей на грудь бородой и хмурым отечным лицом. По всей палате на лавках сидели видоки — бояре, да по трое от концов, и судейские дьяки. От жарко натопленной печки парило.
Подсудимый Григорий грустно стоял в углу со скованными толстой железной цепью руками. Увидев Олега Иваныча, чуть воспрянул духом, даже попытался улыбнуться.
— Признаешь ли ты, человече Григорий, что вместе с казненным вощаником Петром занимался деланием бесчестных денег? — глухим голосом вопросил посадник.
— Нет, не признаю, — Гришаня отрицательно качнул головой.
— Тогда откуда ж у тебя в одежде бесчестные деньги? — язвительно осведомился с лавки кто-то из дьяков.
Отрок вздохнул, ничего не ответив. Кабы знать — откуда…
— Довожу до сведения уважаемого суда, что имение с собой бесчестных денег еще не означает их делание! — поклонившись, возразил Олег Иваныч, добавив, что все аргументы против Гришани весьма скудные. Кроме зашитых в кафтан фальшивок, честно говоря, и нету более ничего!
— А те деньги, может, ему и подсунул кто, — загадочно закончил Олег Иваныч. — Настаиваю на продолжении следствия!
— Согласен! — неожиданно поддержал его посадник. — Вину софийского человека Григория в делании бесчестных денег доказанной не считаю. Кто еще что скажет, людство?
Олег Иваныч внимательно вглядывался в Гришаню — вид, конечно, унылый, но не разбитый, как обычно бывает после дыбы. Стоит, с ноги на ногу переминается.
— Так что, так и не сознался? — опять спросили сбоку. Ну, ответ был, в общем-то, ясен. Сознался б, так не стоял бы сейчас здесь.
— Упорный, шпынь.
Посовещавшись с боярами, посадник что-то шепнул дьякам. Те забегали с бумажными свитками, спрашивали мнение бояр, Олега Иваныча, даже самого подозреваемого, Гришани.
Судебный вердикт был следующим: вину софийского человека Григория в производстве фальшивых монет считать недоказанной, дело продолжить дознанием еще на сорок дней, в течении коего срока два раза в день — утром и вечером — сечь отрока плетьми (особый случай!), двадцать раз каждый, ежели и после того не сознается — так и считать невиновным.
Олег Иваныч перевел дух.
Решение было гуманным. Могли бы и дыбу придумать, на случай-то особый сославшись, и жжение грудины соломой, и подвешенье за ребро на крюк, а тут… каких-то сорок плетей в день — не так уж и страшно, тем более исполнитель наказания — наверняка Геронтий. А с ним-то что эти плети — так, тьфу, плевое дело.
Гришаня тоже разулыбался, подмигнул Олегу Иванычу, тот в ответ незаметно показал большой палец. Эх, хорошо, что не было на заседанье боярина Ставра! Шарился где-то боярин, ну и пес с ним.
Обсуждая произошедшее, бояре шумно поднимались с лавок.
Плюгавенький дьяк подбежал к посаднику, тряся бороденкой, зашептал что-то на ухо.
— Еще одно, господа бояре! — останавливая уходящих, поднял руку посадник. Олег Иваныч замер на полпути к Гришане. Ничего хорошего не ждал он почему-то от того плюгавого дьяка, словно предчувствовал что.
— Не так и важно, но… — посадник махнул рукой. — Вместо Геронтия, палача уставшего, Ставр-боярин третьего дня предложил своего человека использовать. Как, господа суд?
— Используем!
— Да без разницы.
— Ну, так и запишем.
Вот так-то. Рано, оказывается, радовались.
Гришаня побледнел, закусив нижнюю губу, обернулся — воины повели его, гремя цепью, — жалобно посмотрел на Олега Иваныча. Тот подмигнул, успокаивая. Весело подмигнул, хоть на душе-то и у самого кошки скребли… Пролетели, выходит, с Геронтием. Жаль… Чужой-то палач — тем более, Ставров, с десятка ударов отроку спину раскроит, инвалидом на всю жизнь сделает. А признайся Гриша — вмиг голову с плеч снимут, или — расплавленное олово в глотку, с фальшивомонетчиками разговор известный. Хоть, кажется, и не принято то в Новгороде. Одна надежда оставалась у Олега Иваныча — узнать, кто палач… может ведь и не доехать палач до поруба-то, лихих людишек на улицах полным-полно.
Пользуясь своим правом, самолично спустился в темницу.
Холодно… Впрочем, не так, как тогда, в ноябре, весна все-таки.
— Исполнил ль просьбу мою? — бросился к нему Гришаня.
— Исполнил, — кивнул Олег Иваныч. — Завтра с утра уедет на Москву Ульянка.
— Вот благодарствую, Олег Иваныч. Дай обниму тебя, — громыхнув цепью, отрок вдруг заплакал навзрыд. — Вощаника Петра жалко, тятьку Ульянкина…
— Не горюй, отроче, — Олег Иваныч потрепал парня по плечу, скривился — самому б не заплакать. Отстранился — некогда было тут с отроком время терять, с новым-то палачом проблему решить надо, да с Олексахой увидеться — как он там, нашел Сувора-то?
Что это именно Сувор подставил вощаника и Гришаню с фальшивками, Олег Иваныч и не сомневался. Бывали и покруче интриги. Вот разыскать бы Сувора этого… да поспрошать вдумчиво, с палачом Геронтием вместе. Глядишь, и сказал бы что. Искать надобно Сувора, искать! Чем там, интересно, Олексаха порадует?