Олег Иваныч удовлетворенно кивнул. Он давно уже заметил на левой руке юного индейца изображение зигзагов и линий. Именно такая татуировка была у того скромника, что не так давно привел обкурившегося пейотлем Ваню и быстро удалился, не дожидаясь слов благодарности.
Ближе к ночи, выпроводив с почетом гостей, Олег Иваныч пересек просторный двор с хозяйственными постройками и цветником и, пройдя сквозь небольшую дверцу в стене, оказался во внутреннем дворике небольшого домика лекаря.
— Не помешал? — поднимаясь по невысоким ступенькам, весело спросил адмирал-воевода.
Геронтий — как всегда, аккуратный, подтянутый, с черной холеной бородкой — оторвался от своих дел — толок что-то в небольшой медной ступке — встал навстречу гостю, пододвинул резное кресло:
— Садись, Олег Иваныч. Завсегда тебе рады. Кваску?
Адмирал-воевода кивнул. Маисовый квасок у Геронтия был знатный — все признавали.
Выпив с хозяином, Олег Иваныч поинтересовался Ваней. Где, мол, младого вьюношу черти носят?
— На залив ушел, рыбу ловить. Скоро вернуться должен. — Геронтий заметил беспокойство, промелькнувшее в глазах гостя. — Да не волнуйся ты, Олег Иваныч, не один ведь пошел-то, с дружинниками. Хороший парень там есть, Николай Акатль, надежный, богобоязненный. В хоре у отца Меркуша поет.
Олег Иваныч кивнул. Уже вторую неделю крещеный индеец Николай Акатль работал под началом Гришани младшим опером, сиречь — приказным ярыжкой. И делал успехи. По крайней мере, Гриша его хвалил. Умен-де и исполнителен. Ха! А не Гриша ли к Ване этого Николая приставил? После того случая с пейотлем.
С улицы послышался смех, кто-то шумно, по-индейски, прощался. Хлопнула створка ворот, легкие шаги взбежали по ступенькам крыльца. Снимая на ходу мокрую рубаху, в горницу вошел Ваня, оставляя после себя влажные следы.
— Дядюшка Геронтий, во-от такую рыбину чуть с Николаем не поймали! — Запутавшись в рукавах, Ваня тем не менее попытался широко развести руками.
— Чего ж — чуть? — усмехнулся адмирал-воевода.
— Ой! Здрав будь, господине Олег Иваныч! — сняв, наконец, рубаху, радостно приветствовал гостя Ваня. Затем огорченно махнул рукой: — Как ни тянули с Колей — ушла, зараза! Самих чуть не утянула, вон, все мокрые!
— Хороша, видно, была рыбина. — Олег Иваныч внимательно посмотрел на мальчика. — Вот что, Иван, — значительно произнес он. — Есть у меня к тебе важное поручение.
— Исполню все, что велишь! — заверил Ваня, посмотрев прямо в глаза грозному воеводе.
— Тогда слушай. Начиная с завтрашнего вечера, будешь учить местный язык. Учить тебя будет некий Тламак, переводчик, чуть тебя старше…
Подробно проинструктировав Ваню, Олег Иваныч выпил с Геронтием на посошок и удалился тем же путем, что и пришел.
На окраине, в корчме Кривдяя, гуляли рыбаки-поморы с коча «Семгин Глаз» вместе с кормщиком Иваном Фоминым. Невесело гуляли, больше так, по привычке. В конце осени зарядили дожди, завыли злые ветра, и вздыбившийся, словно необъезженный жеребец, океан терзал берега залива огромными темно-бирюзовыми волнами. Никакой рыбалки и прочего промысла, естественно, не было. Вот и шлялись рыбаки по злачным местам. Не хватало в Ново-Михайловском — так индейский Масатлан, считай, рядом. Туда тоже ходили, драки устраивали — сам адмирал-воевода лично конфликт улаживал. Вернулся злой, на площади у церкви сразу указ вывесил, буде кто в пьянстве буянит — имать нещадно, да в поруб. Пущай посидит, подумает. Человек с десяток уже бросили — попритихли рыбачки. Теперь вот по-тихому гулеванили, без драк особых — ну там, пару ребер кому сломают либо сопатку расквасят — то разве драка? Так, ерунда.
На улице змеилось дождем хмурое небо. Дымил, догорая, очаг. У стены, рядом с входом, наигрывал что-то грустное на длинной свирели спившийся пожилой индеец. Тоска…
— Ну, давай, тащи перевару, Кривдяй! — хлебнув кислого октли, скривился Фомин.
— Верно, Иване! — тут же поддержал его Матоня. — Да не жалей в долг, Кривдяюшка, потом, как пойдет рыба, расплатимся!
— Да уж, расплатитесь вы, — пробурчал про себя Кривдяй, поставив на стол захватанный жирными руками кувшин. Рядом, положив нечесаную башку на руки, храпел Олелька Гнус. Его не будили — и самим выпивки мало: Кривдяй, черт жадный, не наливал много.
— Пейте по чарке за мой счет, — махнул серым полотенцем хозяин корчмы. — Да собирайтесь по домам — время позднее, не ровен час, корчму из-за вас прикроют. Вчера вон приказной дьяк наведывался, все вынюхивал что-то.
— Так ты виру-то плати, Кривдя, вот и не закроют! — со смехом бросил Фомин.
— Виру? — Кривдяй взвился, видно, подначка задела его за живое. — Заплатишь тут с вами виру, как же! Вон тот молодой господин, что храпит сейчас на столе…
— Олелька, что ли?
— Ну да, он. Знаете, сколько он мне должен? Давно его пора за долги в поруб! Вот первой же страже и сдам! Ей-богу, сдам. Ты б хоть сказал ему, дядька Матоня!
Матоня осклабился:
— Не раз уж говорено было. Да ведь он, вроде, и не пил без меня.
— Ага! — Кривдяй покачал головой. — Не пил, как же. На него одного почитай бочка браги ушла. — Он наклонился ближе к заросшему волосами Матониному уху, шепнул еле слышно:
— Не уходите сразу. Поговорить бы…
Наступала ночь. В корчму уже заглядывали стражники — закрывай, мол. Выпроводив припозднившихся гуляк, Кривдяй поднес стражникам по чарке перевара и, пожелав им доброй стражи, вернулся к столу. Матоня толкнул в локоть Олельку.
— А? Что? — спросонья замахал тот руками. — А, это ты, дядька Матоня? Когда за зипунами пойдем?
— Вот и я о том же, — хищно усмехнулся Кривдяй. — Вижу, какими глазами вы на цацки у местных смотрите. Пора б уж и не смотреть. Пора дела делать. — Он деловито щелкнул пальцами — служка вмиг принес кувшин с октли.
— Расклад такой. — Кривдяй самолично разлил напиток по кружкам. — Половина добытого — мне, половина — вам.
Матоня недобро скривился:
— Это ж ты без ножа нас режешь, родимец!
— А вы что-то другое предложить можете? — вопросом на вопрос ответил Кривдяй. — Вы не местные, ходов-выходов здесь не знаете, с добычей запалитесь запросто. Я все ж кой-кого знаю.
— Это дикарей купчишек-то? — пьяно засмеялся Олелька.
Серая тень страха на миг промелькнула по узкому лицу корчмаря, всего лишь на миг, затем он совладал с собой. Но Матоне вполне хватило и этого мига. Понял — боится купцов Кривдяй, смертельно боится!
Ничего не сказал Матоня, лишь незаметно наступил под столом Олельке на ногу.
— Что ж делать, согласны мы, — с притворным вздохом согласился он. — Только запросто так шататься по улицам — себе дороже выйдет. Может, наводки какие есть?
— Все есть, други! — заулыбался корчмарь. — И места, и наводки. Людей только мало…