Тлатоани ответил уклончиво. Снова сослался на богов, на то, что надо сначала посоветоваться с ними, а уж потом решать — война или мир.
Олег Иваныч не отставал: решительно задал несколько вопросов относительно их с Гришей статуса здесь — гости или почетные пленники? — а также поинтересовался, не знает ли великий ацтекский царь о судьбе одного белого отрока из Ново-Михайловского посада.
Прямых ответов от Ашаякатля Олег Иваныч так и не дождался. Владыка ацтеков говорил много, но как-то туманно и непонятно, короче говоря — пудрил мозги. Может, уже давно принял какое-то решение, а может, и в правду решил тщательно обмозговать все вопросы, посоветоваться с облеченными властью товарищами: военачальниками и жрецами.
Какой-то косматый черт в зеленом плаще с изображением человеческих черепов и костей, подойдя к тлатоани, что-то зашептал ему на ухо, то и дело показывая на пленников грязным указательным пальцем с длинным, загнутым книзу ногтем.
— Великий Асотль, скромный служитель Уицилапочтли, говорит, что боги имеют на вас свои виды, — перевел масатланец. — До их решения вы будете жить во дворце под охраной. Такова воля правителя Ашаякатля! И да будет так.
— Не нравится мне этот Асотль, — зашептал Гриша. — Ишь, глаза-то у него так и бегают, да и рожа — так харкнуть и хочется!
Физиономия главного жреца Уицилапочтли действительно не отличалась особой красотой или утонченностью. Низкий скошенный лоб, огромный нос с хищно очерченными ноздрями, выдающийся вперед подбородок, космы нечесаных, дико торчащих волос, смазанных какой-то дурно пахнущей дрянью, по всей видимости — запекшейся человеческой кровью. Он еще о чем-то говорил с правителем и — у Олега Иваныча сложилось именно такое впечатление — словно бы настаивал на чем-то, причем предельно нагло. Лез своим носом чуть ли не в глаза тлатоани. И великий император Ашаякатль молча терпел подобное нахальство! Нет бы крикнуть воинов, да плетей, да выгнать взашей пинками — пускай у храмов милостыню собирает, кровожадец чертов! Не понравился Асотль ни Олегу Иванычу, ни Грише. Тем более не понравился, когда заметили они в свите жреца воронью физиономию фальшивого купца Таштетля.
— Уж этот-то точно знает, где наш Ваня, — выходя из залы в сопровождении воинов, усмехнулся Олег Иваныч. — Похоже, тут только один человек ничего не знает и ничего не решает — сам царь Ашаякатль. Как он тебе, Гриша?
— Хитер больно. — Гришаня пожал плечами. — Увертлив. И, кажется, побаивается волхвов.
— Каких еще волхвов? А, ты имеешь в виду жрецов Уицилапочтли! Да… Видно, правитель тут мало что решает. Вот тебе и император! Да есть ли империя?
Им предоставили две небольших комнаты во дворце — перед входом стояла стража — как узнал позднее Олег Иваныч: элитная гвардия — «воины-орлы» — в плащах из орлиных перьев, в высоких деревянных шлемах в виде большой головы хищной птицы с раскрытым клювом. Другим подобным отрядом — «воинов-ягуаров» — командовал пленивший новгородцев Тисок. Между двумя отрядами имело место соперничество, примерно такое же, как между королевскими мушкетерами и гвардейцами кардинала, описанное в знаменитом романе Дюма.
На следующий день куда-то исчез Тускат. В принципе, его потом и не видно было больше, что и понятно — послали за информацией в Ново-Михайловский посад, поскольку непозволительная это роскошь использовать квалифицированного шпиона в качестве переводчика.
На его место пришел некий Майотлак — приятной наружности молодой человек, довольно опрятный, одетый, по местным меркам, просто щегольски: желтый плащ с вытканными по краям красными рыбьими головами и змеями, отороченный понизу все тем же «мексиканским тушканом» — крашенным в синий цвет кроликом.
— Ах, какой мех! — увидев вошедшего, издевательски воскликнул Олег Иваныч. — Смотри, Гриша, как он играет на солнце! Выкрашенный акварелью кролик — это тебе не какой-нибудь горностай или соболь. Ну, что тебе, любезный?
— Я Майотлак, жрец Тонатиу, — приложив руку к груди, ответил молодой человек по-русски. — Буду вам… заменить… заменять… замещать… Туската.
— А Тускат-то побойчей говорил, — усмехнулся Гришаня.
— Тускат вырос в далеком Масатлане, что рядом с вами, — возразил жрец. — А я… знать… изучать… учить… ваш язык здесь.
— Понятно. — Олег Иваныч поднялся с ложа и подошел ближе к жрецу: — Так как тебя звать, ты говоришь?
— Майотлак.
— Угу… Вот что, Митя. Хорошо бы покушать чего-нибудь, а то со вчерашнего дня маковой росинки во рту не было.
— Покушать? — Майотлак улыбнулся. — Я мигом. Распоряжусь!
— Смотри, выпить не забудь, — напутствовал его Олег Иваныч. Дождавшись, когда жрец уйдет, он повернулся к Грише. — Надо его разговорить. Я бражку подливать буду, а ты тоже не молчи, расспрашивай. Глядишь, чего и вызнаем. Где, думаешь, они Ваню прячут?
— Знаешь, Олег Иваныч, честно признаюсь, думаю, что… — Гриша замялся.
— Что убили его давно уже, — продолжил адмирал-воевода. — Может быть. Но — может быть, и не так. Мы наверняка-то не знаем, а значит — будем пока считать, что жив. А если жив — то где?
— В темнице, вестимо.
Олег Иваныч покачал головой:
— Вряд ли. Нас-то они в темницу не упрятали, вряд ли и Ваню. Может, тоже, как мы? Только не у правителя во дворце, а при каком-нибудь храме. Богов-то у них тут, как собак нерезаных.
— А я у них тут собак вообще не видел, — засмеялся Гриша. — Как и лошадей и вообще каких других животин, в хозяйстве полезных. Даже повозок у них нет!
— Зато золота хоть жопой ешь!
— Да уж, золотишка здесь много.
— А собаки у них есть. — Олег Иваныч подошел к выходящему во двор оконцу. — Тускат говорил. Маленькие такие, почти без шерсти. Говорят, вкусны изрядно. Гляди-ка, вон и Митяй наш уже обратно идет, со слугами. Еду тащат.
— Какой Митяй? А, этот… Майотлак. — Гриша усмехнулся. — Как же мы его напоим? А вдруг он непьющий?
— В таком дивном плаще — да непьющий? — усомнился Олег Иваныч. — Тем более, мы тут за казенный счет ночуем, а он, стало быть, при нас. Значит, тоже за счет казны. А за казенный счет, Гриша, как говорится, пьют даже трезвенники и язвенники.
Улыбаясь, в комнату вошел Майотлак в сопровождении четырех слуг, несущих большие серебряные блюда с пищей. Вкусно запахло жаренной на открытом огне дичью, свежеиспеченными маисовыми лепешками-тлашкалли, сваренными на пару пирожками-тамалли. Слуги деловито расставляли на столе блюда, миски и мисочки с вареным картофелем, луком, фасолью и горячей кукурузной кашей с соусом из острейшего красного перца. Ровно посередине стола возвышались два больших серебряных кувшина объемом литров по пять каждый. Из одного точно несло кисловатым запахом бражки-октли, а из горлышка другого курился дымок. С этого-то кувшинца Майотлак и начал.
— Чоколатль! — горделиво похвастался жрец, лично разливая в кубки густой пузырящийся напиток.