— Слава! — кричали новгородцы, подбрасывая к небу шапки; весело смеялись дети, и девушки украшали воинов венками из желтых осенних листьев. — Слава!
А на Прусской Олега Иваныча ждала Софья. Едва слез с коня, бросилась на шею:
— Милый…
Олег Иваныч обнял невесту, крепко прижимая к себе:
— Ну, теперь уж за свадебку. Время есть!
Вечером к посадничьим палатам, что на вечевой площади, подошла девушка. Поболтала со стражей, пошутила. Потом попросила укрыться от дождя. Те и рады — пустили. Ну, выпивши, конечно, были. А кто в этот день в Новгороде был трезвым, исключая грудных младенцев и мертвецов на городском кладбище?! Да и девчонка, молодец, вина с собой принесла. Красивая такая девочка…
Свадьба получилась шумная. Даже слишком. Увлекшись стрельбой из аркебуз по воронам, гости продырявили крышу колокольни у церкви Ильи на Славне. Там и праздновали, в усадьбе Олега Иваныча. Епифан Власьевич — посажёным отцом. Старый боярин не участвовал в сече, годы не те — командовал стражей на городских стенах. Мало ли, вороги к городу пробьются. Слава богу, не дошло до того! Рядом с боярином — тысяцкий, Игнатий Волк, в длинном французском плаще ярко-красного цвета с широкими короткими рукавами поверх черной бархатной куртки-вамса. Возле него — лекарь Геронтий, как всегда подтянутый, изящный и немного загадочный. Во время битвы нашлось и ему дело — перевязывал раненых, не один десяток душ спас. Рядом — Панфил Селивантов, друже, Олега Иваныча собутыльник старый. Подмигивал, змей, на вино косясь, мол, продолжим и завтра! А левая рука тряпицей перевязана — задела московская сабля. Ничего, главное жив, бодр и весел, даже чересчур. Супруга Панфила, Марфа Ивановна, женщина нрава строгого, нет-нет да и наступала мужу под столом на ногу: сиди, мол, спокойно, не прыгай да за вином не тянись раньше времени.
— Эх! — наклонясь под лавку, шептал Панфил сидящему там коту. — Зря мы баб на пиры звать стали. Ой, зря! Московиты в этом вопросе, похоже, мудрее — ихние бабы на пирах во своей половине сидят, носа не кажут. Так, котище?
Кот кивал да облизывался.
— Ой, с кем это наш любезный адмирал сеньор Марейра? — тихонько спросил Олег Иваныч, кивая на португальца.
— Как это с кем? — удивился Гриша, в белом с серебряными шнурами кафтане (он был сегодня неотразим и, пожалуй, великолепием наряда затмевал самого жениха). — Это ж Маша! Ну, та самая, помнишь?
— Ах, да. Которая из татарского плена бежала и нас о московитах предупредила… А каким боком к ней наш португальский друг?
— Я бы сказал, конечно, каким, — хрюкнул смехом Гришаня, — да монашеское воспитание не позволяет. Все-таки при монастыре вырос. В общем, дело простое… В войско-то мы ее не взяли, так она, не будь дурой, попросилась к Жоакину на корабль. Сказала, что из пушки зело стрелять умеет. Жоакин ее и взял по простоте душевной. Ну, потом оказалась, что стрелять она, конечно, не умеет. Но быстро научилась. И стрелять, и ругаться! Не хуже настоящего канонира. Там и сошлась с Жоакином. Вернее, он с ней. Как увидал — говорит, словно молнией ударило, не встречал еще никого красивей.
— Ну, тут можно поспорить… Кстати, а где невеста?
— А вон идет, с Ульянкой.
Под одобрительный гул в горницу вошла Софья в белом платье с широкими рукавами. На голове изящный золотой обруч, усыпанный изумрудами. Изумруды очень подходили по цвету к ее золотисто-карим глазам, и Софья это хорошо знала.
Шедшая чуть позади Ульянка — темноволосая, голубоглазая, стройная — подмигнула Гришане: не проворонил ли место? Тот кивнул: не беспокойся, мол.
— Ну, наконец-то! — сидевший напротив Олексаха потянулся к кувшину с рейнским.
— Куда?! — осадила его дородная супруга Настена. — Подожди, пока владыка благословит да все начнут!
Зря осторожничала. Все уже давно начали…
Дня через три, несколько отойдя от последствий свадьбы, Олег Иваныч поехал на заседание Совета Господ.
Снова шел дождь. Снова промозглый и нудный. Но настроение все равно было приподнятое, веселое. Университет основали, законы нужные провели, врагов разбили! Что еще нужно? Город процветает. Его, Олега Иваныча, город. Город его друзей, жены, город их будущих детей. Слава, слава Великому Новгороду!
Благовестили колокола за мостом, на Софийской. Им басовито вторили с Торга.
Опаздываю, черт!
Олег Иваныч пришпорил коня. Рядом, по сторонам, скакала охрана.
На заседании разбирали два вопроса. Первый — о том, что делать с осужденными не так давно шильниками. И второй — каким образом официально именоваться Новгороду в пику Москве, недавно объявившей себя Руссией.
Первый вопрос вызвал у Олега Иваныча легкое недоумение. Как это, что делать с шильниками? Что суд решил — то и делать.
— Так суд-то, мести Москвы опасаясь, их легко приговорил — к ссылке! — пояснил дьяк Фрол. — То еще до Ильменской победы было. А теперь…
— Нет уж. Как суд решил, так и будет. Нечего решение отменять, не вижу смысла. А ссылка… Что ж, можно ведь в такие места сослать, что… Их ведь там трое всего.
— Двое, господине посадник.
— Как — двое?
— Одного убили недавно, аккурат перед свадьбой. Ножом в сердце.
— Расследование провели? А нож? Нож изъяли? И кого убили?
— Упадышева Митрю… Материал проверки находится у нас в приказе. И нож тоже. Кстати, вот он…
Фрол достал из-за пазухи сверток. Развернул, протянул Олегу Иванычу.
Изящный тонкий кинжал с ручкой в виде золотой змейки. Вместо глаз вставлены маленькие сиреневые камни. Сапфиры, кажется…
По второму вопросу разногласий не последовало. В официальных бумагах и во всех отношениях с иными странами Новгород получил официальное именование — Республика Руссия.
Приговоренных шильников, Явдоху с Матоней, сослали на север, на дальние острова Студеного моря. Завезли на корабле летом и бросили там, оставив мешок сухарей да со стрелами лук. Живите, ежели сможете.
Гришаня с Ульянкой поженились через месяц после Олега Иваныча. На свадьбе долго гуляли.
А Машу-Марьям увез к себе на верфь адмирал новгородского флота португальский дворянин Жоакин Марейра.
Олег Иваныч все думал — как позовут на свадьбу, что подарить им? Может быть, маленький тонкий кинжал с ручкой в виде золотой змейки с загадочными сапфировыми глазами?